Когда растает снег

Хана вспоминала ласковое лицо матери, такое красивое, в копне волос соломенного цвета, в которых радужным ореолом отсвечивало солнце, её большие светлые глаза, бирюзового цвета платье и протянутые к дочери руки, и всё это – среди прекрасных луговых цветов и яркой майской зелени. Такой девочка её запомнила навсегда. И ещё Хана запомнила небо – синее-синее, с плывущими по нему причудливыми облаками, среди которых они с мамой угадывали сказочных животных и старинные замки. Особенно красивы были облака на закате, в алом и золотом свете солнца.

Но потом произошла эта ужасная авария, унесшая жизнь мамы. А вечером, после похорон, Хана услышала приглушённый разговор тёти, маминой сестры. Она сетовала соседке о свалившемся на её голову лишнем рте. После этого девочка твёрдо решила бежать из ставшего ей чужим дома.

Хана помнила, как собрала свой рюкзачок, который ей купила мать к первому классу, положила туда своего любимого мишку, кофту и мамину фотографию. Потом была страшная ночь на незнакомой улице, в каком-то подвале. А утром, когда девочка проснулась, то подумала, что ещё ночь, так как ничего не видела. В этом подвале Хану обнаружил цыган по кличке Жук и забрал её с собой, сказав, что будет заботиться о ней, как о своей младшей сестре. И он сдержал своё слово. Привыкший за долгие годы к одинокой бродячей жизни, Жук сначала привязался, а затем и полюбил Хану, полюбил за то, что она тоже одинока, за то, что у неё нет крова над головой и куска хлеба. Если бы девочка была счастлива и богата, цыган наверняка презирал бы её точно также как племя этих сытых толстосумов презирает таких отбросов общества, к каким принадлежит он.

Хана глубоко вздохнула и закрыла глаза. От терпкого аромата лилии у неё слегка закружилась голова.

К вечеру банка была доверху наполнена монетами. Жук сосчитал деньги и остался доволен. У ребят оказалось целых сто рублей, не считая кулька пряников, конфет и печенья. Микки радовался вместе с ними.

– Вот это да! – говорил Стёпа. – А ты, Жук, думал, что мой Микки ни на что не годится. Дня через три-четыре, если так пойдёт, мы разбогатеем!

– Да ладно тебе. Не обижайся, я был не прав, – признался цыган. – Только вот заслуга пса в нашей удаче невелика. Скажи спасибо Хане. Я знал, что её талант нам когда-нибудь пригодится.

Но Микки, даже если бы ему дано было разобрать смысл его слов, не обиделся бы. Он чувствовал, что всё сказанное Жуком – правда, ведь никогда прежде ему не доводилось слышать такого райского пения.

Ребята собрали свои вещи, уложили (не без помощи Микки, который вертелся около них и принюхивался к съестному) в мешок всё, что заработали за день, и покинули метро.

Быстро темнело. Холодные снежные тучи заволакивали небо, но снег перестал идти. Стёпа и Хана шагали первыми, Жук с мешком на спине брёл позади ребят, а Микки замыкал это шествие. Они прошли уже больше половины пути и завернули в один из дворов, откуда до жилища Стёпы оставались считанные минуты, как вдруг прямо перед ними, словно из-под земли, выросли двое нерусских парней. Оба незнакомца были одеты в чёрные толстовки и штаны того же цвета. Наши приятели испугались, но у каждого испуг выразился по-разному. Стёпа остановился и, побледнев, с плохо скрытым волнением смотрел на незваных гостей, а Жук сжал кулаки и его жёсткие чёрные глаза загорелись яростью. Теперь в них не было и частицы той любви, что зажгла в них Хана искрой своего таланта, это были всё те же глаза Вагана, глаза человека, которого Микки боялся и ненавидел.

Цыган посмотрел в сторону Ханы и взгляд его смягчился. Лицо девочки по-прежнему оставалось безмятежным, ничто не омрачало её ясных глаз. Жук всегда испытывал к Хане, поскольку она была калекой, чувство жалости, но в эту минуту он в душе возблагодарил судьбу за то, что Бог вовремя отнял у неё зрение. Жук смотрел на Хану с сочувствием, но и с тайной радостью за неё: если бы она могла сейчас видеть, её сердце, наверно, разорвалось от страха. А он ни за что не перенёс бы её смерти. Цыган любил эту девочку больше, чем сестру. У него никогда не было сестры (а может и была, да только он не помнит, многое с тех пор забылось кроме побоев – тяжёлого отцовского кулака, которым тот что ни день потчевал сына), но Жук подозревал, что к сестре чувствуешь что-то другое. Как бы там ни было, теперь он должен защитить свою сестру или любимую от грозившей ей опасности, о чём та, по счастью, не знала.

– Чё смотрите? – сквозь зубы процедил высокий парень, стряхивая пепел с сигареты. – Деньги отдавайте!

Услышав грубый незнакомый голос, Хана вздрогнула и крепче сжала руку Стёпы.

– Кто это? – прошептала она помертвевшими губами. – Стёпа, прошу, не молчи, скажи мне, кто это?