Когда развеются миражи

— Кто разрешил ей здесь быть? Кто позвонил, как она посмела явиться? Ведь это все из-за тебя! Ты довела его до такого состояния! Господи! И что он только в тебе нашел! А-а-а… — протянула она, и столько в голосе было яда и презрения, что Юля даже вздрогнула. — Ведьма! Ты же ведьма, я всегда говорила Матвею, ты приворожила его! Колдуешь там в своей проклятой дыре! Ты приворожила его, приковала к себе, а потом бросила! Но и этого тебе показалось мало! Теперь ты решила избавиться от него! Конечно, денег-то нет! А жить привыкла на широкую ногу, ни в чем не отказывая себе! Явилась в надежде получить наследство? Рада, небось, видеть его в таком состоянии? Только знай, милочка, если с ним что-то случится, ты не получишь ни копейки! — сказала, словно выплюнула, женщина и замолчала, переводя дух.

Юля не прерывала Гончарову, не отворачивалась, не пыталась ответить. Она просто стояла и смотрела на нее, внутренне вздрагивая от ненависти и злобы, сквозивших в словах, глазах и интонациях. Она не понимала, за что та ненавидит ее, но сейчас не чувствовала к ней прежней холодной неприязни, которую Гончарова вызвала в ней при первой встрече. Сейчас Юля сочувствовала ей, но пожалеть не могла.

— Я так понимаю, наследство — единственное, что вас беспокоит? — совершенно спокойно спросила она. — По этому поводу можете не волноваться. Мне не нужны ваши деньги. И если это все, что вас беспокоит, я, пожалуй, отойду! — Юля говорила подчеркнуто вежливо.

Шарапова не стала дожидаться ответа. Отвернувшись, она шагнула к Старовойтовым, оставляя ту недоуменно моргать.

— Андрей Михайлович, вы видели врача? Что он говорит? — спросила девушка.

— Буквально полчаса назад врач был здесь. Прогнозы неутешительные, Юля. Он все еще не пришел в себя, и это беспокоит больше всего. У него сломано несколько ребер, перелом ключицы, сильно повреждена нога, но всерьез беспокойство вызывает черепно-мозговая травма. Именно из-за нее он в коме. И еще неизвестно, чем это может обернуться для него. Единственное, что радует, у него практически не повреждены внутренние органы. Врачи делают, что могут, нам же сейчас остается лишь ждать и молиться.

— Юля, возьми, пожалуйста, кофе, — к ней подошел Ариан и протянул стакан с горячим ароматным напитком. — Ты устала, и будет лучше, если я отвезу тебя к нам домой. До вечера здесь останутся мои родители и мама Матвея, а к ночи мы сменим их!

— Спасибо, Ариан, но я поеду к себе домой, то есть, в квартиру Матвея.

При этих словах госпожа Гончарова встрепенулась, намереваясь запротестовать, но, встретившись взглядом с Андреем Михайловичем, решила промолчать.

— У меня нет ключей, надеюсь, консьерж сможет мне помочь.

— Я дам тебе ключи, Юля, — сказал Ариан. — Но будет лучше, если ты остановишься у нас. Ни к чему тебе сейчас оставаться одной… — Старовойтов коснулся ее плеча, внимательно вглядываясь в глаза и пытаясь прочесть в них хоть что-то. Но ничего, кроме какой-то странной отрешенности и растерянности, не заметил. Она была здесь и в тоже время мыслями не с ними. Шарапова смотрела на него, но как будто не видела. О чем она думала? О, Матвее, это понятно. О том, что случилось. И, может быть, не только об этом. Но не о нем. Ариан был уверен. Все в ней в эти мгновения было обращено к себе. К собственным чувствам и мыслям. Юля как будто пыталась найти ответы на вопросы и что-то важное для себя решить.

— Нет, как раз нужно! — ответила она. — Ты подвезешь меня до Софийской набережной?

— Конечно!

Ариан, как и обещал, подвез ее до дома Гончарова, но когда предложил проводить до квартиры, Юля вежливо, но решительно отказалась. Она понимала, что Старовойтову очень хочется загладить вину перед ней, поэтому он делает все возможное, чтобы помочь и поддержать, но девушке сейчас нужно было совсем другое. Ей хотелось просто побыть одной. Это было странно и непонятно в первую очередь для нее самой, ведь рядом был Ариан, тот самый, о котором она всегда мечтала и кого любила столько лет. Одно присутствие которого делало ее счастливой. Ариан, которого она так ждала, в зеленых глазах которого плясали солнечные лучики. И плевать ей было бы на Матвея, который сейчас в больнице, и на Аделину с их сыном. На все плевать, и на совесть, и на мораль, и на приличия, только бы остаться с ним вдвоем и снова стать счастливой. Так могло и должно было быть, но не стало. Юле не нужна поддержка Старовойтова. Она не хотела находиться рядом с ним. Девушке хотелось думать о Матвее.

Все так запуталось — эмоции, переживания, воспоминания, надежды, ожидания и мечты. Шарапова чувствовала себя уставшей и разбитой, переступая порог квартиры, из которой сбежала год назад. И все же среди хаоса разбегающихся мыслей было что-то главное, что следовало бы понять, принять и постичь.