Когда развеются миражи

Девушка зарылась пальцами в волосы и сжала голову, будто таким образом пыталась удержать разбегающиеся мысли и унять головную боль. Юля, включив свет, прошла в гостиную и, опустившись на диван, легла, прижавшись щекой к грубой обивке. За большими окнами шумела весенняя Москва. Очень хотелось позвонить домой и узнать, как там Прохор. Еще и суток не прошло, а она уже безумно скучала по сыну. Слезы наворачивались на глаза, стоило лишь подумать о том, как он, проснувшись сегодня с первыми лучами солнышка, своим «агуканьем» разбудил не ее. И не она его покормит, поменяет подгузник и отправится на прогулку… Господи, как же она вообще решилась приехать в Москву и оставить ребенка, он ведь такой маленький?

Юля собиралась вернуться домой завтра, в крайнем случае, через несколько дней, так она думала, когда ехала сюда, но сейчас уже ни в чем не была уверена.

Вытирая слезы, которые все же брызнули из глаз, девушка встала с дивана и прошлась по комнате. Часы на комоде у дивана показывали почти девять утра. И лучшее, что она может сейчас сделать, так это умыться и постараться поспать.

Впереди ее ждет ночное дежурство в больнице.

Выйдя из ванной, Шарапова направилась в спальню, где когда-то спала с мужем, а потом одна, мечтая о другом.

В квартире царил порядок. Какой бы образ жизни ни вел в последний год Матвей Юрьевич, домработница свою работу исполняла идеально. В комнатах, как и прежде, витал аромат дорогого парфюма и легкий запах сигарет, который всегда волновал ее. Юля вдыхала эти ароматы, а воспоминания, врываясь в сознание, причиняли боль. А ведь не все, что было у нее с Гончаровым за годы супружества, так уж и плохо. Было много чего, о чем она просто не хотела думать, вспоминать. И она не притворялась, когда занималась с ним любовью или смеялась, оставаясь наедине. Было много всего такого, из чего складывалась их совместная жизнь, и это нравилось обоим. У нее всегда было множество ответов на вопрос, почему Гончаров все же женился на ней, и все они идеально подходили тому человеку, которого она видела перед собой. Кроме одного — он просто любил ее и не представлял своей жизни без нее.

Юля вошла в спальню и опустилась на кровать. Нагнувшись, сняла босоножки, а когда выпрямилась, взгляд задержался на фоторамке, которая перевернутой лежала на тумбочке. Машинально девушка потянулась к ней и взяла в руки.

В рамке было ее фото и застрявшие осколки стекла. Нетрудно догадаться, сколько раз за этот год Матвей сидел на кровати, пил, курил и смотрел на фото, где она ослепительно улыбалась. Сколько раз, не в силах видеть ее широкую улыбку, бросал рамку в стену, топтал ногами, а потом поднимал, ставил на столик, снова пил и опять не сводил с нее воспаленных глаз.

«Боже, как он не сошел с ума? А может быть, и сошел… Алкоголь и наркотики, туманя разум, возможно, и подтолкнули его к столь отчаянному поступку. Не в состоянии и дальше так жить, однажды он решил покончить с этим раз и навсегда».

Осторожно положив рамку обратно на столик, Юля забралась под одеяло и натянула его до подбородка.

«Спать! — приказала она себе. — Спать и ни о чем сейчас не думать. Для одного дня и так достаточно потрясений. Забыть обо всем и спать!»

Отвернувшись от окна, Шарапова закрыла глаза.

Глава 22

Матвей пришел в себя спустя несколько дней. И все это время Юля провела в больнице. Она не могла уехать домой, пусть вдали от ребенка все острее ощущала пустоту и какую-то обездоленность. От нее как будто оторвали что-то очень важное, жизненно необходимое. Сердце разрывалось на части. Она скучала без сына, но и уехать не могла. Одно лишь утешало, Прохор в надежных руках бабушки, прабабушки, да и вообще всего семейства Емельяновых, и они сумеют о нем позаботиться не хуже ее самой. И все же разлука с сыном казалось невыносимой. Она звонила домой несколько раз в день, и если днем могла как-то справиться с собой, то ночью в пустой квартире Гончарова, не стесняясь, ревела в голос и снова хваталась за мобильный. Видеозвонки стали спасением для нее, они позволяли не только слышать, но и видеть сына, однако утешали ненадолго. Юля почти не спала ночами, а утром снова приходила в клинику, стойко и непоколебимо просиживая у постели супруга. Часами она сидела не шелохнувшись, смотрела прямо перед собой и под равномерное попискивание аппаратов запрещала себе думать. Периодически в палате реанимации, где им разрешили находиться, присутствовали и другие люди — Ариан, Андрей Михайлович или Гончарова, но Шарапова почти не замечала их.

Мысленно обращаясь к Богу, она просила лишь об одном — только бы Матвей поправился. Только бы с ним все было хорошо. Врачи делали все возможное, но Гончаров по-прежнему пребывал в коме и был подключен к аппарату искусственной вентиляции легких. И снова, как и в первые часы после аварии, никто не мог дать гарантий. Он мог в любой момент очнуться, а мог умереть, так и не приходя в сознание.