Когда развеются миражи

Девушка украдкой поворачивала голову и смотрела на Гончарова, его застывшее лицо и сведенные на переносице брови. Авария, два месяца в больнице, да и весь прошлый год не прошли для него бесследно. Мужчина похудел и осунулся. Глаза ввалились, нос заострился. После ее неумелых попыток его побрить Гончаров напрочь отказался это делать. И теперь его щеки покрывала густая черная щетина. Волосы отрасли и, обрамляя лицо, доставали до плеч. Правая рука лежала на сиденье. Ему сняли гипс, но мышцы успели атрофироваться, а для восстановления двух недель физиопроцедур мало. Поврежденная нога все еще давала о себе знать, поэтому при ходьбе он пользовался тростью. Футболка, в которую был одет, висела свободно на некогда сильных и мускулистых плечах, да и спортивные брюки были определенно ему велики. Некогда смуглая кожа приобрела болезненный землистый цвет. И только кожаные плетеные браслеты на запястье, часы, шунгит из деревянных бусин и серебряные кольца, составляющие неотъемлемую часть его образа, остались неизменными.

Час от часу поглядывая в его сторону, Юлька испытывала непреодолимое желание протянуть руку и коснуться его ладони, сжать пальцы и сказать… Что? Прости? Да она бы и сказала, если бы знала, что это может хоть что-то изменить. В данном случае, чтобы раненое сердце и гордость Матвея Гончарова перестали кровоточить, этого мало.

Два месяца, показавшиеся целой жизнью, провела она рядом с ним, но не стала ближе. И вот теперь Шарапова везла мужа в Сиренево, просто боясь оставить его одного. То, что случилось, напугало ее, и девушка опасалась повторения. Увозя его в усадьбу, она тем самым покупала собственное спокойствие. Вот только как долго он пробудет там? На сколько его хватит? Вероятно, ненадолго! Такая жизнь не для него, да и терпеливостью Гончаров никогда не отличался.

Он, конечно же, все равно уедет… А она?

Юлька положила голову на подголовник и закрыла глаза. Как же она устала! С некоторым равнодушием и отстраненностью девушка подумала сейчас о собственных желаниях, стремлениях и мечтах. Два месяца она не садилась за рояль. И только сейчас вспомнила, что была серьезно настроена поступать в академию музыки. Все снова забыто в угоду кому-то. Но не об этом она сожалела. Юля сына не видела два месяца, и те мгновения, минуты и дни, проведенные не с ним, удивительные и неповторимые, уже не вернешь. Без нее его усаживали в подушки, давали первый прикорм, учили восторженно хлопать в ладошки, и, запутываясь ручонками в чьих-то волосах, он не к ее лицу прижимался своим личиком.

Бабушка, мама, тетушка, племяшки и жена дяди Славы — за эти два месяца няньки сменялись одна за другой, и сейчас Шарапова боялась, что ребенок ее не узнает. Два месяца — большой срок для полугодовалого малыша. Вот это действительно было важным, а еще, пожалуй, тот неоспоримый факт, что Сиренево для нее с Гончаровым — последний шанс все прояснить и попробовать начать с чистого листа.

Только думать об этом, представлять куда проще, чем осуществить. Навязывать свое присутствие Матвею Юрьевичу и дальше, ища с ним встреч, а уж тем более бегать за ним, Шарапова не собиралась. Девушка привезла его в имение и, предоставив дальнейшее Марине Прохоровне, которая была теперь главной в усадьбе и уже имела разговор с Андреем Михайловичем, уехала домой. Больница и Москва остались позади, и теперь у нее не было повода встречаться с ним. В столице она выполняла то, что должна. То, что требовал от нее статус жены и матери его ребенка, чтобы между ними ни произошло в прошлом. Но здесь, в Сиренево, во всем этом уже нет необходимости, и дальнейшие ее действия могли быть охарактеризованы как унизительное навязывание. С той самой минуты, когда нога Гончарова ступила на территорию усадьбы, Юлька ни разу не пришла туда. Более того, она даже к плотине не подходила и не переходила на другой берег. Но не проходило и дня, чтобы она не думала о Гончарове, не хотела увидеть его, пусть издали, мельком.

— Юль, с каких пор усадьба стала для тебя местом отчуждения? — как-то вечером, спустя две недели после возвращения, купая с ней Прохора, спросила Марина. — После Москвы ты ни разу там не появилась! Что случилось? Я же знаю, как близка тебе усадьба, как ты привязана к ней! Более того, скоро состоится ежегодный праздник — Большой Спас, к которому мы усиленно готовимся. Это достаточно масштабное и значимое событие для нашего района и области! Ты же знаешь, пиар-отдел отрабатывает свои деньги, и на эти даты все места в визит-центре уже забронированы! Будет много московских гостей, чета Старовойтовых обещала быть. Мне казалось, ты захочешь принять в этом самое непосредственное участие.

— Я знаю, мам, созваниваюсь с нашими организаторами и в курсе всего происходящего, но…

— Юль, ты, из-за Матвея не бываешь в Сиренево? Ты обещала ему не приходить? — напрямую спросила женщина.

— Мам… — девушка вытащила ребенка из ванночки и завернула в мягкое, пушистое полотенце.

— Я не верю, что он мог потребовать у тебя такое! — перебила ее женщина.