Когда с вами Бог. Воспоминания

Кажется, после моего возвращения из Шотландии, о чем я позже расскажу, я заехала на два дня в Westgate-on-Sea, чтобы навестить Ловсика. Мне объяснили, где надо остановиться, так что я сняла самую дешевую комнату на задворках и отправилась в ее пансион. Воздух был удивительный, и я была рада встрече с морем, которое так люблю! Меня радовала мысль, что Ловсик дышит этим воздухом, хотя их не очень-то часто выпускали из монастыря, который стоял отдельно, обнесенный стеной. Внутри было несколько больших корпусов красного кирпича и большой парк. Когда я спросила, где могу повидать такую-то ученицу, мне ответили, что подобные сведения даются только в определенные дни и часы. Когда я объяснила, что специально для того приехала, меня отправили в один из корпусов, и я очутилась в пустом и длинном коридоре, по сторонам которого располагались многочисленные двери, но в какую мне было нужно, я не знала. Пока я раздумывала, открылась одна из дверей, из которой вышла высокая стройная молодая монахиня с ласковым лицом. Я подумала, что было бы замечательно, если бы это оказалась мать Мари-Вероник. Когда на ее любезный вопрос я ответила, что ищу Алекушку, она открыла дверь в большую приемную и предложила сесть, пообещав позвать Ловсика. Она даже не спросила моего имени и исчезла. Я была очень взволнована. Через несколько минут Ловсик очутилась в моих объятьях. Мать Мари стояла в дверях и говорила: «Я сразу поняла, что это ваша мать». Так мы познакомились с ней. Я попросила разрешения взять Ловсика с собой. Она позволила, но просила привести ее к определенному часу. Такая была радость сначала угостить ее в tea-room,[230] а потом бродить с ней по берегу моря! Был час отлива. Мы ходили по сырому плотному песку, собирая ракушки и камешки. Она рассказывала мне о своей жизни и расспрашивала про Чесню. В ней удивительно сочетались детство и старческая серьезность. На ее юной душе лежал отпечаток пережитого, начиная со смерти Фрумошки, затем война, революция, которая оторвала ее от меня. Все время она была одна, когда Лапа не было рядом. В ее милых глазах чудился постоянный вопрос, на который она не находила ответа. Иногда мне казалось, что она старше меня и мудрее душою. Помню, что я захотела присесть на какой-то скале, но, узнав который час, она заторопилась, так как должен был начаться прилив, который поднимается очень быстро и очень опасен, так что им не позволяют спускаться на берег, заливаемый приливом. Когда мы возвращались, нам пришлось лавировать, перебегая по сухим островкам, чтобы добраться до ступенек: вода уже начала подъем. Время пролетело страшно быстро, но мы успели еще раз зайти выпить чаю, и потом я отвела ее в монастырь. Перед уходом мне посчастливилось встретить мать Мари и услышать от нее, как она любит мою девочку, у которой выдающиеся душевные качества, что резко отличает ее от остальных детей. Я еще раз попросила мать Мари ограждать Ловсика от посягательств на ее веру. Она спросила про Филибустера и рассказала про свою семью. При прощании она обещала прислать мне Ловсика до отхода автобуса, чтобы мы увиделись еще раз. Я ушла в свою полупустую гостиницу, где были еще две немолодые четы, с которыми я ужинала. После ужина парочки сидели отдельно, и я с ними не разговаривала, мне не хотелось нарушать свои мысли. Я села к письменному столу в намерении написать письмо Тюре, но ни конвертов, ни бумаги не оказалось. Мне объяснили, что после войны в маленьких гостиницах больше не снабжают почтовой бумагой. Работы у меня с собой не было. Эти пожилые пары, тихо говорившие друг другу такие прозаические вещи, навевали скуку, а утром мне снова предстояла разлука с моей девочкой. Я вскоре ушла в свою конуру и легла спать. Утром, когда я еще не была одета, услышала на лестнице голос Ловсика, которая вбежала ко мне. Мы успели вместе поесть, уложиться и отправились ловить бус, который вскоре подошел. Какой ужас расставаться с детьми, если бы не знать, что они в надежных Божьих руках! Лапушка забросал меня вопросами о Ловсике. Он мечтал навестить ее. Их дружба была очень трогательной.

Приезжала из Шотландии Тюря. Они с Джимом жили в имении его отца, которого мы звали Фазером. Имение называлось сокращенно Tully. Кроме них там еще жила сестра Фазера, вдова, которая занималась хозяйством. Джим с Фазером ежедневно ездил на автомобиле в Глазго в их фирму. Фазер через Тюрю пригласил меня посетить их, и мы обсуждали, когда лучше это сделать.