Когда с вами Бог. Воспоминания

Рождество мы провели у Вав. Забыла сказать, что от Ловсика я проездом навестила Игнатьевых, купивших около Hastings небольшую ферму с милым домиком, выходившим окнами в сад, куда вели каменные ступени, заросший мелкими голубыми цветочками. Дядя Павел сам работал на скотном дворе с помощью Пети Малевского и сына о. Наума Кисловодского. Оба были у дяди рабочими. Тетя же готовила и занималась садом. Дядя возил молоко в Hastings, который мы называли Гастингс. Их ферма называлась Круподеркам (Круподерница – игнатьевское семейное имение в Украине) и находилась по дороге к Battle, где, по преданию, происходила знаменитая битва (в 1066 г.), и в земле там находили остатки орудий и вооружения. Петя Малевский возил на поля навоз и очень старательно работал, а сын о. Наума все больше вздыхал и говорил о своих нервах и мало чем напоминал своего замечательного отца. Тетя на него сердилась, а мне он изливал свою душу. Я старалась его убедить, что лучшее средство «от нервов» – работа. Старших мальчиков не было дома, а только ласковый младший Глека.[232] Я немного перепутала: моя поездка к Ловсику и Игнатьевым произошла в феврале, когда Ловсик вернулась от нас после Рождества. В саду у тети уже цвели подснежники, и эти голубые цветы – на лестнице, а дорога в маленькую церковь была усеяна дикими гиацинтами. Пока я так гостила, то взялась носить и продавать свежие яйца в Гастингс, где предлагала их в ресторанах и домах. Обычно меня выгоняли. Раз в одном месте девушка взяла всю корзинку и сказала, что хозяйка купит их, потом раздался какой-то стук, после чего она вернулась, сказав, что яйца не нужны. Я отправилась в последний по списку дом, где меня любезно приняли, и хозяйка, забрав корзинку, ушла с ней. Вернулась она в негодовании, говоря, что примерно треть яиц разбита. Тут я вспомнила про стук: видимо, девица уронила корзину, и нижний ряд разбился. Когда я объяснила даме то, что произошло, она сама назначила цену за яйца, забрав и разбитые, чем избавила меня от необходимости тащить их обратно. Мы расстались друзьями.

В доме всегда рано ложились, так как крестьянские работы начинаются спозаранку. Позже мы с Ловсиком навестили Игнатьевых летом, когда тетя устроила маленький tea-room, выходящий на дорогу, по которой по воскресеньям ходили посетители исторических мест. В основном это были приказчики с дамами или пожилые пары, которые были очень требовательны к обслуживанию, и когда мы с Ловсиком им подавали, то слышали от них непременные разного рода замечания, которые мы передавали тете и потом над этим потешались. В тот приезд дома были три сына, которые по-рыцарски ухаживали за Ловсиком, водили ее на прогулки по окрестностям и старались, чтобы она не скучала. Это мне напомнило книгу из детства о восьми кузенах. Я уже писала, что Ловсика отпустили на Рождество пораньше и она приехала 6 декабря, как раз к именинам Лапа. Мы все жили на праздниках у Вав. Обливанка устроила скромную елку, на которой всех нас ждали подарки. Вечером мы собирались у пылающего камина, тушились лампы, и все, сидя на полу, пели русские песни, неизменно кончавшиеся «алаверды»,[233] при этом все вставали и стоя пропевали заключительную часть, относящуюся к Государю.

Мне запомнился один из вечеров, когда рядом со мной полулежала Анна Волкова, а немного поодаль сидел, скрестив по-турецки ноги и отвернувшись от нас, Ростислав. Огонь в камине то вспыхивал, освещая лица, то потухал, погружая всех во тьму. Пели вполголоса что-то грустное, и вдруг Анна Волкова, наклонившись ко мне, стала изливать мне свои чувства безнадежной любви к Ростиславу. Ловсик мне говорила, что он влюблен в Мерику, так что мне только оставалось сочувственно слушать, но утешить ее я не могла. Меня удивила ее откровенность со мною, так как раньше я не была в ее поверенных, но, видимо, общая атмосфера вечера, неверный огонь, тихое русское пение заставили ее говорить. Я знала, что она несчастна дома, и мне было ее жаль. Ростислав был так близко, что мне казалось, что он все слышит, но когда я сказала ей об этом, она ответила: «Пусть слышит». Вскоре он встал и пересел подальше. Сандра Волкова, дочь Вари и двоюродная сестра Анны, была влюблена в Киру Арапова, который был к ней совершенно равнодушен, но давал ей штопать свои чулки. Лап на таких сборищах был всегда le bout en train.[234]