Тем временем я улучила момент и сказала Тюреньке о наставлениях Вавы, и она мне посоветовала поговорить об этом с Aunt Aunt. Она была единственной дочерью своих родителей, красавица и обладала чудным голосом. Мать возила ее в Италию учить пению. В Риме один из лучших скульпторов того времени сделал из мрамора ее бюст, и, судя по нему, она была очаровательна. Затем она вышла замуж за военного, служившего в колониях, что позволило ей много разъезжать. У них был единственный сын, которого они обожали. Он влюбился все в ту же злополучную сестру Мозер, Эдит, которая увлекла его, а затем бросила, и он с отчаяния уехал на англобурскую войну, где и погиб. Aunt Aunt ездила на его могилу и никогда не смогла простить Эдит ее бессердечного отношения к ее мальчику. После отставки мужа они больше жили в Шотландии, где он занимался скульптурой по дереву вроде той, что так распространена во Флоренции. Она показывала мне его работы, изготовленные им в виде сюрпризов: ящички, столы и даже камин, который потом в ее доме перешел к Джиму.
Несмотря на сдержанность, она обладала золотым сердцем. Она была предана Фазеру, но глубоко скорбела о его пристрастии к той женщине, погубившей ее сына и кончившей самоубийством. Вот с ней я вступила в разговор по поручению Вавы, извинившись за такую тему, столь не принятую у нас, особенно когда родители живы и живут в хороших условиях. Мне особенно неприятно об этом говорить, так как я по бедности ничего не могла дать Тюре. Она отнеслась с пониманием и сердечностью, сказав, что у них это вполне принято и ее брат, наверное, сделает что может. Она прибавила, что я, вероятно, знаю, какое для всех горе эта его привязанность к Эдит, которая пользуется его чувством, чтобы извлекать из него деньги, принадлежащие по праву его детям. Она обещала сказать Фазеру о моем желании (скорее, нежелании!) говорить с ним. Мы с Тюрей ожидали этот неприятный для меня разговор.