Когда с вами Бог. Воспоминания

Итак, я отправилась в предвкушении радостного свидания с Тюрей, но огорченная разлукой с Лапом и мыслью о предстоящем мне денежном разговоре. Я выехала с утра и ехала весь день до Глазго, где меня встретила Тюря с Джимом. Было совсем темно, когда мы подъехали к большому дому и вошли в ярко освещенную большую переднюю, где нас встретил Фазер в шотландском костюме и красивая седая старушка в обычном платье. Нас вел по лестнице огромный дворецкий, прозванный the Duke. Меня провели в мою комнату. По дороге я призналась Тюре, что у меня болит живот от страха перед знакомством, но она уверяла меня, что они не страшные. Комната оказалась огромной, расположенной в длинном коридоре, где жили также Джимы. Тюря дала мне совет, как одеться к обеду, и попросила снять очки для первого знакомства. Я сказала, что в таком случае не увижу, что на тарелке, и потому просила не отпускать от себя ни на шаг. Джим тоже надел свой килт. Это замечательно нарядно и красиво и, как ни странно, придает очень мужественный вид. Втроем мы спустились в большую, ярко освещенную гостиную, где нас уже ждали, и вскоре появился the Duke, оповещая, что обед подан. Столовая была огромной, вся из темного дуба. На столе горели свечи под маленькими абажурами. Фазер и Aunt Aunt Lall были так радушны и просты в обращении, несмотря на ее викторианское происхождение, что я вскоре почувствовала себя как дома, только the Duke меня немного пугал. После обеда Фазер сам заваривал кофе в стеклянном приспособлении, и я с ужасом смотрела, как он на каждую чашечку клал большую ложку кофе. Я мысленно при этом восклицала: «What waste!»[236] Подав все для приготовления кофе, the Duke удалился. Когда мы покончили с кофе, то встала Aunt Aunt, мы с Тюрей следом, Фазер и Джим шли открывать нам дверь, а Джим отодвигал мой стул, и мы все переходили в гостиную. Фазер с сыном еще продолжали в столовой обсуждать дела. Затем они присоединялись к нам. В первый вечер разошлись рано. Aunt Aunt проводила меня в комнату и сама зажгла газ. В доме не было электричества. Тюренька забегала ко мне в халате уже после того, как я помылась на ночь, и тогда мы долго болтали. Фазер был веселый радушный хозяин и говорил Тюре, что я должна себя чувствовать у них как дома и иметь все необходимое. Вечера проходили за разговорами, воспоминаниями и рассказами. Помню, как однажды Фазер показал мне, как пляшут в Шотландии, и, несмотря на то что был не из худых, он ловко это проделал. На следующее утро Тюря зашла за мной, чтобы отвести к завтраку. Джим ждал на лестнице. Это было воскресенье. В будни он с Фазером рано уезжал на службу. The Duke гонгом возвещал о каждой еде. К завтраку прежде всего подавалась овсянка, приготовленная на воде. Каждый брал себе по желанию и съедал, расхаживая по комнате, но этого обычая придерживался только Фазер, а меня сразу усадили к столу. Мне никто так и не объяснил происхождение этого обычая. По воскресеньям мы ездили в маленькую церковь в город или поселок Alexandria, который начинался у самого выхода в парк и мне казался целым городом. Aunt Aunt не переносила всего, что ей напоминало бы papistry, так она называла католичество. Мы нередко вечерами вели богословские разговоры, излагая друг другу основы наших верований. Рядом с Tully стоял большой дом, в котором родились все дети Мозер. Сам замок принадлежал родителям Фазера, которые жили в нем. Они были строгими реформаторами, и Джим нам рассказывал, как смолоду возненавидел всякое богослужение и обряды, так как дед и бабушка строго соблюдали воскресенья: с утра до вечера были спущены все шторы, нельзя было ни играть, ни читать, и три раза в день молиться в церкви, где читались бесконечные проповеди, причем шли в церковь в глубоком молчании, впереди чинно попарно дети, затем родители, а уж потом дедушка с бабушкой. Мужчины в длинных черных сюртуках и цилиндрах. Служба была довольно унылой, хотя мне всегда казалось, что сознание того, что церковь – дом Божий и что столько поколений христиан приходило сюда искать помощи, должно проникать каждого входящего в нее. Тюря говорила мне, что после их свадьбы в нашей лондонской церкви Святого Филиппа Джим рассказывал, как был очарован красотой православного обряда, внушившего ему благоговение. Их же службы оставляли его более чем равнодушным.