Вдали послышался хруст гравия, и автомобиль с Джимом и Фазером подкатил к дому. Джим обнял нас и, взяв под руку Тюрю, спросил: «Why do you look so grave, my little woman?»[240]
Она ничего не ответила, и он, я думаю, понял, что мы говорили о прошлом. Она рассказала, что болела тифом и за ней ходил Кубе, который сам заболел и умер у нее на руках. Впрочем, я ошиблась, то был не тиф, а воспаление легких. Она рассказала, что во время сильного жара он пришел и был поражен ее радостным лицом. На его недоуменный вопрос она сказала, что я только что была у нее, стояла у изножья кровати. Он решил, что она бредит, но она настаивала на том, что абсолютно явно видела меня. У меня же о ней не было снов, как тех, что во время твоей болезни, когда ты лежала при смерти от тифа. Я всегда молилась о всех, но, может быть, тогда особенно о ней, вот она меня и увидела. Кубе, по ее словам, был милый человек, брат того, что в Порт-Артуре при Великом Князе Кирилле Владимировиче погиб на «Петропавловске». Тюря дружила с Кубе, и, умирая, он передал ей золотые часы, которые некогда поднесли его отцу сослуживцы. Он надеялся, что она встретит кого-нибудь из его семьи и передаст им эти часы работы Павла Буре с надписью. Она их передала мне для пользования, так как у меня часов не было, поскольку большевики отняли наши часы с гербами, эмалью, которые бабуся мне заказала в Англии и подарила к свадьбе. Я их всегда носила на шее, на цепочке от Фаберже, подаренной Фрумошкой. Часы Кубе служили мне долго, а когда я в последний раз уезжала из Чикаго и должна была расстаться с Лапом, то отдала их ему. Когда же я потом приехала к Джимам, то Тюря мне сказала, что ее друзья Грейг в родстве с Кубе и хотели бы получить часы, взамен отдав другие. Я тотчас написала об этом Лапу, который их выслал при первой же возможности и написал, что не нуждается в возмещении, так как никакого права не имел оставлять их себе.