Когда шагалось нам легко

Мы остановились пропустить по стаканчику на террасе «Казино-отеля»; к нам подскочил фокусник и начал проделывать трюки с живыми курами. Таких людей здесь называют балабонами – они не умолкают ни на минуту. Фокусники из них самые никудышные, зато клоуны прямо-таки отличные. Они бегают на корточках, гортанно кудахчут и, сияя улыбками, с минимальной изобретательностью достают из широченных рукавов только что запрятанные туда предметы; гвоздь программы – исчезновение в таком рукаве монеты в пять пиастров; но два-три раза посмотреть можно и даже забавно. По городу бродила маленькая арабская девочка, которая научилась мастерски им подражать; обладая редким даром отбрасывать все несущественное, она даже не озабочивалась фокусами, а заходила в какое-нибудь кафе, сновала между столиками и, приговаривая «бала-бала», вытаскивала из небольшой холщовой сумки цыпленка, чтобы тут же опустить обратно. У нее получалось не менее уморительно, чем у взрослых, и подавали ей не меньше. Правда, в тот день Джеффри было не до развлечений, а эти забавы только нагнетали его мрачность. По возвращении на судно я помог ему упаковать вещи и переселиться в гостиницу.

А через два дня и сам перебрался туда же.

Гостиница, где обосновались мы с Джеффри, стояла прямо на набережной: это была совсем новая бетонная постройка, принадлежавшая отставному офицеру-англичанину и его жене. Вся британская колония Порт-Саида рекомендовала это место по той причине, что там не увидишь «гиппи»[31]. Действительно, те, кого мы там встретили, были до мозга костей британцами, но далеко не жизнерадостными. Если приезжие и задерживаются в Порт-Саиде, то по довольно мрачным поводам. В «Боделлсе» постоянно проживали двое добродушных лоцманов, обеспечивавших проводку судов по каналу; снимал там номер и блестящий молодой адвокат, недавний выпускник Кембриджа, который невероятно скрашивал наше пребывание: дабы развеяться после курса юридических наук, он теперь исследовал ночную жизнь Александрии, Порт-Саида и Каира. Как некоторые по наитию обнаруживают в чужом доме туалетные комнаты, так этот молодой человек, прибывая на железнодорожный вокзал любого города на любом континенте, мгновенно ориентировался в плане расположения злачных мест. Но если не считать его и лоцманов, постояльцы «Боделлса» в основном обретались там поневоле: их вынудила прервать морское путешествие болезнь жен или детей. Был там плантатор из Кении с маленькой дочерью и ее гувернанткой: когда он возвращался домой после четырнадцатилетнего отсутствия, его жену госпитализировали в тяжелом состоянии. Еще был капитан танковых войск, который направлялся к своему первому месту службы, в Индию: его жену срочным порядком доставили в операционную с приступом аппендицита. Остановилась там и жена военнослужащего, увозившая детей домой от нестерпимой жары: самый младший ее сын заболел менингитом. Я с содроганием ждал наступления каждого вечера, когда мы все, сидя в плетеных креслах, скорбно обсуждали состояние больных, тогда как по веранде неслышно сновали с порциями виски и содовой почтительные слуги-берберы в белых джеллабах, подпоясанных малиновыми кушаками, а сам мистер Боделл, чтобы нас приободрить, заводил допотопный граммофон или организовывал малопонятную азартную игру, для которой требовались перфорированные полоски картона.

Джеффри, кембриджский адвокат и я посвятили два или три вечера изучению центра ночной жизни, известного среди местных жителей как «район красных фонарей». Находится он на городской окраине, у озера Мензалех, близ небольшого грузового причала и товарных складов вдоль канала Мензалех; от лавок, контор и гостиниц этот район отделяет примерно миля густонаселенных арабских улиц. Найти его непросто и в светлое время суток, однако впотьмах, даже без особого дара нашего адвоката, путь нам указали бы такси, везущие подвыпивших матросов и стюардов, или мрачного вида египтяне, которые целеустремленно обгоняли нас на узкой главной дороге.