Когда сливаются реки

Алесь и в самом деле не находил места от грустных мыслей... «Черт меня понес на эту стройку! — распекал он себя. — Лучше уж работать среди чужих людей! А тут все лезут в душу, дают советы, словно ты все еще мальчишка, и никто не постарается понять, что у тебя на душе... И ничего тут путного не сделаешь, все будешь согласовывать да увязывать, клянчить каждую подводу. Почему было мне не попроситься на Волгу? Вот где настоящий размах! — И он с завистью вспоминал письмо Вити Шаркевича, полученное вчера из Куйбышева. — Это же надо подумать — одних составов, груженных материалами, потребуется сорок две тысячи... Чуть не половину земного шара можно обернуть одними этими составами. А у нас тут что?»

Алесь не заметил, как дошел до стежки, которая вела к лесу. Звали ее партизанской, по старой памяти. Холодный ветер пронизывал Алеся, его охватывала дрожь. «Как же я снова очутился здесь? — спохватился он и, вспомнив Анежку, усмехнулся. — Нет, моя дорогая мама, недаром заносит твоего сына на эту дорожку, и не зря говорят люди... А что, если зайти к Анежке? Родители, наверное, сочтут за сумасшедшего. А что люди наговорят, когда явлюсь я туда ночью! Да и холод собачий!»

Алесь стоял на партизанской стежке около высокой раскидистой ели, и на мгновение ему почудилось, словно отец коснулся его плеча, пытаясь утешить:

«Успокойся, все перемелется, сынок!..»

Алесь настороженно согнулся — это ветер наклонил к его плечу лохматую ветку. Однако ему стало легче, ведь на такие трудные дела шли люди, а голов не вешали. «Нет, — подумал он, — надо довести дело до конца, а потом махну или на Волгу, или на Енисей, — куда душа пожелает!»

XIII

Анежка, задумавшись, ходила по своему пригуменью. Выдался на редкость солнечный день. Было тепло, как летом, только листва на деревьях сильно поредела и пожелтела. С поля тянул тихий свежий ветерок, и смолистый запах молодого сосняка по-весеннему пьянил. В небе плыли редкие, просвечивающие облачка, словно кто разлохматил марлю и бросил ее в воздух. На улице не слышно ни стука, ни голоса — день воскресный; отец и мать уехали, не сказав куда, но Анежка догадывалась, что направились они в костел. Отец еще ни одного воскресенья не пропустил, чтобы не побывать у пана клебонаса. Анежку сегодня с собой не звал, потому что как сказал сам, отрекся от нее. «Иди на скрут головы. Делай что хочешь!» — были его последние слова.

И хотя тяжело было это слышать от родного отца, но Анежка понимала, что намечался важный перелом в ее жизни, который был неизбежен. Она даже подумала: «Так ли уж страшен клебонас с его костелом?» С малолетства она воспитывалась так, что подобное сомнение считалось великим и непростительным грехом. Клебонас Казимерас, который принимал и отпускал грехи и поучал в проповедях добродетели, действительно казался ей наместником бога на земле.

Многие посмеивались над Анежкой:

— Смотрите, смотрите — наша монашка пошла!..

Много требовалось воли, чтобы терпеть все это. Наконец она поняла, что не может жить одна, без сверстниц, без молодежи. А в прошлое воскресенье даже пропустила службу в костеле...

После случая с письмом отец настоял, чтобы она пошла с ним к пану клебонасу на исповедь. Анежка не может забыть этой короткой, но тяжелой дороги, казалось, что в груди у нее не сердце стучит, а катается тяжелый камень, причиняя непрерывную боль. Когда она представляла бледное, с маленькими хитрыми глазками лицо клебонаса, ей становилось страшно. Они уже подходили к костелу, когда в ней неожиданно заговорило упрямство.

— Не пойду! — смело глянула она в глаза старому отцу, остановившись у самого входа.

— Анежка, что с тобой?

— Не хочу я идти... не могу, меня всю знобит. — И она говорила правду, потому что и в самом деле из раскрытых дверей костела, из-под старых лип тянуло сыростью и холодом.

— Побойся бога!..

— Не могу я, тата...

Анежка повернулась и почти побежала бегом. Отец крикнул ей вдогонку, что проклинает ее... Что, какие силы заставили потом ее прийти сюда одну в будний день, помолиться и исповедаться? Она сама этого не понимает...