Когда сливаются реки

— А скажи мне, Йонас, — положив приятелю руку на плечо, спросил Алесь, — что ты думаешь об Анежке?

— Что я думаю об Анежке? — усмехнулся Йонас. — Да то же, что и обо всех. А что думаешь ты?

— Ну, брат, я серьезно, а ты с шуточками... Мне казалось, что ты на празднике был с ней больше, чем с другими.

— Она подружка Зосите и добрая девчина, вот я и был с ними. А почему Анежка тебя так интересует?

— Сказать откровенно, — она мне нравится. Дело прошлое, можно повиниться: там, на празднике, я вроде даже приревновал тебя...

— Славная Анежка девчина, но... — замялся Йонас.

— Что «но»? — взял Йонаса за рукав Алесь. — Ты, я вижу, что-то утаиваешь.

— Вот что я тебе скажу, Алесь, сама она хорошая, но родители у нее такие... как бы тебе сказать... Они старым живут... Мне кажется, что они тайно, может быть, по Сметоне вздыхают... да и религиозные люди. Не разрешат они Анежке гулять с тобой.

— А я их спрашивать не буду! — решительно заявил Алесь. — Лишь бы она не возражала...

— Все это запутаннее, чем кажется... А еще вот что я тебе скажу, — снизил голос Йонас, — ходят слухи, что наш колхозный сторож Пранас Паречкус — ее дальний родственник, троюродный дядька или что-то в этом духе… А ему я, брат, не верю! Кажется мне, что темный он человек. Батька и родные ее утверждают, что Паречкус обиженный жизнью и одинокий. Может, и Анежке так же объяснили... А мне кажется, что они хотят выдать за него Анежку...

На мостике через ручей, где днем отдыхал Алесь, они расстались. Алесь, думая о том, что сообщил ему приятель, пошел домой, на огни Долгого, тускло светившиеся вдалеке.

IV

Всюду, насколько охватишь глазом, вдоль озера Долгого желтели копны.

Захар Рудак и Антон Самусевич осматривали поле: первый потому, что это была работа его бригады, второй — потому, что из всех культур рожь была его первой любовью и главной ставкой в хозяйстве. Они разговаривали так мирно, что казалось, не было и никогда не могло быть между ними никаких споров. Рудак обрывал колосья и, растерев их на шершавой ладони, отвеивал зерна. Крупные и спелые, они бронзово поблескивали, и, когда Рудак наклонялся, отсветы эти как бы ложились ему на лицо.

В таком хорошем настроении застал их Алесь, возвращавшийся с мельницы, где работали проектировщики и геодезисты.

— Подсчитываете, Антон Григорьевич, свои ресурсы? — пошутил Алесь, здороваясь с Самусевичем и Рудаком. — Я вас тоже для того отыскиваю, чтобы ресурсы подсчитать... — И он невольно приметил, что этим не очень обрадовал председателя колхоза.

Самусевич, прищурившись, взглянул на Алеся и, вытащив из снопа пучок колосьев, показал:

— Что ж, ресурсы у нас неплохие...

— Я и не думаю сомневаться в этом, Антон Григорьевич. Только, пожалуй, не вредно бы побольше...

— Во-во!.. А я что говорю? — перехватил его мысль Рудак, истолковывая все по-своему. — Ты только послушай, я тебе сейчас объясню... Давай присядем! — И он потянул Самусевича за рукав, усаживаясь на межу.

Алесь присел рядом.

— Ты погляди, — показал Рудак на луга, лежавшие возле озера, — это, по-твоему, порядок? Закустилось все!

— Сам вижу, что непорядок, — ответил Самусевич. — Лезет этот проклятый кустарник так, что не продраться. А что я сделаю? Рук не хватает!

— Считай лучше... Сколько кормов пропадает!

— Ну, если ты умеешь, так и считай... Видать, моя голова не сварит! — обиделся Самусевич.

— Ты вот злишься, а зря... Старый человек, а упираешься, как молодой бык... Почему я про луга говорю? Ты считаешь, что у тебя в стаде триста голов, а на самом деле триста хвостов... Много ли на молоке зарабатываешь?

— Да я разве отрицаю? — оправдывался Самусевич. — Только где я лучших возьму? Чтобы добыть хороших племенных коров, деньги нужны... На свиней — тоже деньги... Теперь вот и на электростанцию деньги... Где я вам столько возьму? Госбанк ограблю? — И он обиженно почесал затылок.

— Не паникуй! Не паникуй, товарищ Самусевич, будь хозяином. И не хватайся за голову, лучше пораскинь мозгами... С людьми посоветуйся, они тебе подскажут, — продолжал Рудак.

Алесю нравились эти напористость и энергия Рудака, хотя он видел, что и Рудак и Самусевич повторяются и, по существу, остаются на своих позициях. «Вот так бы и мне наседать в своей работе на каждого, — думал Алесь. — Только с большим результатом!» Он с интересом прислушивался к спору. Захар Рудак, выломав из ольхового куста прутик, чертил им по песку, словно подкрепляя свои мысли:

— Почему ты не поговоришь с Юозасом Мешкялисом? Они соседи, должны понять... Коров на заготовки им нужно сдавать? Нужно! Значит, подкорми своих, чтобы на них не кожа висела, а мясо играло, да за десять простых получи хотя бы пять породистых... Говорят, у Мешкялиса бык — картина... Попроси и бычка!.. А там, гляди, через несколько лет у нас вон какое стадо будет. И средств не так много надо, без грабежа обойдешься... А?

— Легко сказать, — тяжело вздохнул Самусевич.

— С кустами, с хмызником этим, справиться можно, — продолжал Рудак. — Конечно, если только на топор полагаться, так до конца жизни будешь тюкать тут. А ты кусторез купи!