Пришлось сменить тему разговора. Неугомонная Восилене не унималась — видно было, что она незаменимый человек в компании. Уж она найдет средство, чтобы повеселить молодежь! Вот и теперь она приступила к Алесю:
— Скажите, а у вас хлопцы женятся?
— Женятся, — ответил Алесь.
— А у нас нет...
— Как же это так? Не может быть...
— Может... Вот Йонас, например, никак не соберется.
— Видно, ему еще рано!..
— Ничего себе рано... Двадцать пять лет, а все рано! А ты друга защищаешь потому, что сам, видать, такой же!
— Пожалуй, и сам такой же...
— Ха-ха-ха! — залилась смехом Восилене. — Вы, видать, как старые шляхтичи, под пятьдесят лет жениться будете... Когда полысеете...
Алесь смотрел на Анежку и видел, что эти шутки ей не очень нравятся. К тому же он боялся, что девчата сейчас встанут, пойдут полоть и ему не удастся перемолвиться с Анежкой, намекнуть, что ему хочется встретиться снова. И потому, уклонившись от шуток Восилене, он заговорил всерьез:
— Хорошая молодежь у вас... Хорошие хлопцы да девчата и у нас... Почему бы нам не встречаться вместе? Например, в клубе песни петь? У нас есть Павлюк Ярошка, так он руководит хором не хуже городского артиста.
— А к нему да нашу Анежку, — снова пошутила тетка Восилене.
Анежка промолчала. За нее ответил Алесь:
— Так и Анежка будет петь, если мы организуем совместный хор?
— Как вам сказать... не знаю, — смутилась она.
— А мы пойдем! Пойдем! — загудели хором девчата.
— Куда это вы пойдете? — раздался внезапно голос позади.
Все обернулись и увидели Юозаса Мешкялиса, председателя колхоза.
— В Долгое пойдем... Петь, танцевать там будем!
— Что ж, это хорошее дело, — одобрил, здороваясь с Алесем, Юозас Мешкялис. — Но товарищ Иванюта, видимо, не за песнями к нам пришел, и мне кажется, прежде чем пойти танцевать, нам придется с ним поработать...
— Правду сказали, товарищ Мешкялис. Я пришел к вам, чтобы поговорить об этом.
— А в чем дело?
— Нужны лес и кирпич.
— С лесом, может быть, придется немного подождать, а кирпич начнем возить завтра же...
Алесю было радостно, что Мешкялис так охотно берется за работу, не то что долговский председатель Самусевич.
И Анежка, стараясь не выдавать себя, следила за Алесем. Ей нравился этот молодой инженер, с таким простым и добрым лицом. Еще тогда, на Антоновом лугу, ей показалось, что Алесь наблюдает за ней. Это было очень приятно, но тогда она не была вполне уверена в этом. А сегодня... Заметила, какое огорчение отразилось в глазах Алеся, когда она не ответила согласием на приглашение в Долгое. Но есть вечная девичья хитрость — раньше срока себя не выдавать. Все время Анежка присматривалась к Алесю, ей по душе были его загорелое, обветренное лицо, светлые волосы, его голубые глаза, смотревшие так доверчиво и тепло. Даже рубашка на нем была особенной — ни у кого в «Пергале» нет такого узора, таких ярких цветов, вышитых крестом и елочкой. И ей тоже захотелось пойти в Долгое вместе с девчатами. Но как это сделать, чтобы не обиделись родители?
Придумать Анежка так ничего и не успела, потому что Мешкялис начал торопить девчат. Они поднялись, с ними и Анежка, только вдова Восилене еще осталась сидеть. Алесю было жаль, что так быстро оборвалась встреча. Хотелось если уж не поговорить, то хотя бы подольше побыть возле Анежки.
Но Мешкялис посоветовал и Восилене приниматься за дело.
— Пойдем поговорим, чего и сколько нужно от нас. — И председатель повел Алеся и Йонаса на хутор.
— Очень прошу зайти ко мне, — пригласил Йонас.
— А почему бы и нет? — оживился Мешкялис и запел вполголоса шутливую песенку:
— Как раз для председателя песенка, — усмехнулся Йонас.
— А ну вас!.. Что ж, председателю и пошутить нельзя? Ну, пошли быстрее! — скомандовал Мешкялис.
Наступила та предвечерняя пора, когда все вокруг затихает. Ветер стих, на дубах, ольхах и орешнике застыли ветви. Еле-еле прошелестели листья на осинках, только потому, как показалось Алесю, что прошли рядом люди. Деревья стояли задумчивые, пронизанные солнечными лучами и словно гадали, что их ожидает в сумраке наступающей ночи. Цветы и травы замерли в ожидании чего-то. Тихо. Только одинокие шмели продолжали гудеть басовито. Такие предвечерние часы наводят на размышления и на сердечные разговоры. Юозасу Мешкялису, по-видимому, сегодня тоже хотелось поговорить, и он был рад новому человеку.
— Просто не верится, — заговорил он, — что так мирно и тихо кругом. Если бы не надо было идти, так, кажется, прислонился бы к этим деревьям и сидел бы, слушал бы... тишину слушал! Правду я говорю? А было время, я думал, что никогда уже на земле покоя не будет...
Юозас любил рассказывать о своей службе в Литовской дивизии и временами, по правде говоря, немного приукрашивал. Йонас знал эту слабость своего председателя, но сегодня, ради Алеся, не хотел прерывать его рассказа.