Когда сливаются реки

— Да, браточки, когда я бежал отсюда в первый день войны, так думал — всему конец. Куда ни глянешь — беда. Сзади бьют, справа бьют, слева бьют... С неба тоже дают духу... И спереди нащупывают!

— А кто же спереди? — усмехнулся Йонас.

— А не знаешь, так и молчи! Проклятые сметоновцы, вот кто был спереди. Они растерявшемуся человеку и опомниться не давали. А мне что было делать? Я уже тогда сельским депутатом был. Такие сметоновцам на самый зуб, хлебом не корми. Еле вырвался я отсюда. Я вам скажу, когда подошел под Оршу, так аж вздохнул. Там тоже не мед был, но зато хоть этих проклятых сметоновцев не было. А потом закружился я, как в виру. Да и не диво — велика советская земля! Где я только не был, чего только не делал! Сначала осел я неподалеку, но, признаться, не плохо. В совхозе около Смоленска остановился. Конюхом там был. Местность красивая, как вот у нас, только озера нет, но не всем же при озере жить.

Алесь слушал Мешкялиса и думал о своем. Он не боялся пропустить чего-нибудь из разговора Мешкялиса, потому что много слушал рассказов о войне от разных людей и все истории чем-то походили одна на другую. Он шел по обочине дороги, сбивая палочкой головки клевера и пырея, и раздумывал: «Придет ли Анежка, если Ярошка попросит ее петь в хоре?» А Мешкялис меж тем продолжал свой рассказ:

— Так я в том совхозе и думал оставаться. А проклятый Гитлер по-другому думал... Пришлось менять место. Из совхоза попал на завод под Саратовом. Даром что никогда до войны на заводе не работал, а быстро пошел в гору. Через несколько месяцев хороший разряд имел...

И вдруг Мешкялис изменился в лице.

— Постойте... Подождите! — взмахнул он руками. — Стойте! — крикнул он женщинам, которые только что вышли из лесу, и, покинув Алеся и Йонаса, стремительно направился к ним.

Когда хлопцы подошли, Юозас Мешкялис стоял около трех женщин, которые несли кузовки с ягодами, и размахивал руками:

— Ну, скажите, пожалуйста, если бы вам в своем хозяйстве нужно было лен полоть, пошли бы вы по ягоды?.. Нет, не пошли бы! Выходит, колхозный лен — не ваш лен, а?.. Пусть пропадает? Ну, что вы на это скажете?

— А то скажем, — вызывающе ответила одна женщина, поправляя платок на голове, — что нам с этого льна рубах не носить, значит и полоть нам его ни к чему. Свой пололи — с него одежду шили...

Две другие стояли молча в стороне. А Юозас Мешкялис злился еще больше.

— Так это же саботаж! Правду я говорю, хлопцы? — повернулся он к Алесю и Йонасу и, не дождавшись их ответа, снова обратился к женщинам: — Или вы не знаете, что это лен ваш, что за него вам государство хлеб дает, и немало дает? Это же все равно что во время боя бросить винтовку... Так это если бы у нас, в Литовской дивизии, — так сразу бы в трибунал.

— Ну, ну... сам ты трибунал! Вишь, какое пузо наел, а был как палка, — съязвила та, которая побойчее. — Сходили раз, подумаешь! Завтра выйдем полоть и всех твоих ударников еще за пояс заткнем!.. Так что не кричи, Юозас. — И женщины, повернувшись, пошли к своим хуторам.

— Как же, не кричи, — долго еще ворчал Юозас, — все равно без правления не обойдется!

Ссора с женщинами обозлила Юозаса. Он, забыв рассказ о своих воинских делах, стал жаловаться на то, как тяжело ему работать в колхозе:

— Минуты свободной нету... Сплю, как тот петух на насесте: один глаз закрыт, а другим гляжу... А когда удается прижмурить оба, так обязательно разбудят. У каждого ко мне какое-нибудь дело... То поженились, то поссорились, то кто-нибудь народился, то захворал, то неизвестно еще что... Ночь-полночь — все равно поднимут!..

Так за разговором подошли они к хате Йонаса. Солнце уже садилось за озеро, тени деревьев протянулись до середины поля.

— Ну, теперь можно и отдохнуть, — словно разрешая всем и самому себе, сказал Юозас Мешкялис.

Из хаты вышла мать Йонаса и вынесла ведро с водой. По давно заведенному обычаю, она зачерпнула кружку и начала поливать всем на руки. Юозас и хлопцы умылись, вытерлись льняным рушником, вышитым петушками, и только после этого вошли в хату.

— Еле дождалась вас, — жаловалась старая, хлопоча около печи.

А они сидели и отдыхали. Хорошо, утомившись, посидеть в просторной хате, особенно в такой, окна которой выходят на озеро и навевают покой. Даже Юозас Мешкялис некоторое время молчал. Но, увидев, что Алесь вытащил записную книжку, сам начал выкладывать свои соображения.

— Понимаю, понимаю, товарищ Иванюта! У нас в Литовской дивизии тоже не ждали, пока последнюю пуговицу к шинели пришьют... Случалось, и без шинели в бой ходили. Начинать надо, с чем можно, только бы не ждать. Десять подвод с кирпичом завтра же пошлю, подходяще будет?

— Ничего... А вот леса нет ни бревна!

— Лесу мне теперь не подвезти. Подожди!

— А мне что же делать? — забеспокоился Алесь.

— Возьми у Каспара немного... У него готовый есть.

— Если нельзя иначе, так и придется сделать, — не очень довольный, согласился Алесь. Собственно, до утверждения проекта для подготовительных работ материалов много не требовалось, но он чувствовал бы себя куда увереннее, если бы все заблаговременно было на месте.