Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей

Американская реклама лишена очарования и интереса. Полуживая, малоподвижная, она не обладает художественными достоинствами. Сейчас я разочарую американцев. Эх мы, парижане, мы-то избалованы с 1890 года [68]. Иногда у нас появляются афиши – настоящие шедевры остроумия и искусства, подлинное сокровище. Время от времени мы кричим: «Браво!», когда наши стены покрываются этими замечательными фресками. Но чтобы было дозволено отравлять городской ландшафт и сельский пейзаж удручающими вторжениями, о нет! Пусть хотя бы душа радуется!

А вот световую рекламу на Бродвее я никак не могу обойти молчанием. Всем известен этот делящий Манхэттен по диагонали сверкающий поток, в котором мечутся толпы бездельников и посетителей кино, бурлесков [69], театров. Здесь настоящее царство электричества: динамичного, потрескивающего, скользящего, пощелкивающего; белых, синих, красных, зеленых, желтых огней. То, что под ним, – зачастую обманчиво. Эти бьющие в глаза созвездия, этот Млечный путь, в который вас затягивает, как в водоворот, расточаются ради порой посредственных продуктов потребления. Тем хуже для рекламы! Остается это ночное торжество современности. Мне запомнилось, что свет переполняет наши души, что яркий мощный цвет ошеломляет нас и приносит наслаждение. И на Бродвее, погруженный одновременно в меланхолию и в праздничное ликование, я безнадежно брожу в поисках толкового бурлеска, где в блеске остроумия и райском свете sun-lights [70] будут внезапно появляться обнаженные белые тела прекрасных женщин.

4 Деловой завтрак в отеле «Плаза»

Вот что отражает расовые особенности.

Благодаря долгой традиции кулинарии, разумному построению трапезы, воздействию вина – доброго товарища человека – француз умеет принимать пищу и быть хлебосольным хозяином. Застолье, слава богу, пока еще остается одним из прекрасных моментов жизни. Во время еды француз ведет беседу; застольный разговор – это признак культуры. «Дела» отступают; мужчины и женщины находят удовольствие в общении. Путешественники неоднократно замечали, что многие народы не разговаривают во время еды. По ту или эту сторону границ за столами или стоит тишина, или же они оглашаются смехом и остроумными замечаниями. В американских ресторанах тихо.

Заодно отмечу одну характерную черту: терраса кафе – романское изобретение. Ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке, ни в Берлине, ни в Вене, ни в Москве их нет. Час аперитива – тоже. В Нью-Йорке существует время коктейля.

Коктейль (или коктейли) устраивается поочередно у того или иного частного лица после работы в Сити. Тридцать-пятьдесят человек, даже больше. Все стоят. Беседовать стоя невозможно, потому что в ваш разговор неожиданно вмешивается третий, хлопает вас по плечу: Hello, Boy! [71]. Бессмысленно настаивать, разговор невозможен. Количество выпитого увеличивается, кровь распаляется, голоса становятся громче; шум из надоедливого становится невыносимым. Все кричат с пьяными улыбками на лицах. Удары дубинкой по мозгам, истерзанным hard labour в Сити. Решительно, разговор невозможен…

Французский аперитив тоже устраивается вокруг стола. Собираются вдвоем, втроем, вчетвером. Вы выбрали себе компанию. Аперитив пьется медленно. Разговор течет спокойно, возможно даже, прерывается благостными паузами: вы разговариваете, спорите, быть может, бранитесь. Однако у мысли есть продолжение. Так появляются личные идеи, точки зрения, мнения. Это агора вокруг сифона. Аперитив – это социальный институт, а терраса кафе – городское учреждение. В завершение своего панегирика хочу заметить, что из-за нехватки времени не пью аперитива.

Деловой завтрак проходил в «Плазе», перворазрядном отеле в великолепном старом стиле. Я люблю такие просторные и красивые отели, совсем не в современном духе, однако обеспечившие себе прошлое благодаря богатому убранству. Прошлое бывает живое и мертвое. Бывает прошлое – самый живой подстрекатель настоящего и лучший трамплин для будущего. Здесь же это обыкновенное прошлое зажиточных времен.