Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей

Господа Остин, Соби и Хичкок из Хартфорда ни в коем случае не выражают единодушие американских чаяний, они выступают, скорей, как метеоры, а потому играют роль опасную и изнуряющую. В этом вопросе французская масса более восприимчива к анализу. Американская масса оказывает вялое противодействие, выражающее ее сознание: трудно постоянно думать о благе или об улучшении толпы, когда она проявляет безразличие. Ответственность за плодотворные действия ложится лишь на плечи отдельных людей. Хартфорд не представляет собой событие американского народа; это факт присутствия исключительных личностей. Подобная изоляция в определенном смысле опустошает эти отборные души: выдергивает из теплицы хрупкие и чувствительные ростки и вызывает неотвратимую психологическую реакцию (чему, похоже, неподвластно необычайное здоровье мистера А. К. Барнса из Филадельфии, ведущего потешную битву среди перегонных кубов своей фармацевтической фабрики).

Мои американские странствия были столь наполнены днями и ночами в пульмановских и спальных вагонах, градостроительными, архитектурными и экономическими спорами, что после этой плотной «трапезы» мне пришлось отказаться от «десерта». У меня не хватило времени на то, чтобы посетить музеи и, таким образом, дать пищу тому, что является страстью всей моей жизни: созерцанию искусства.

Американцы, великолепно осведомленные людьми, которые приезжали учиться к нам в Париж, в самое сердце лаборатории современного искусства, или во французские провинции с их романскими церквами и соборами, постепенно собрали значительные личные или музейные коллекции современного искусства. Жители Чикаго с гордостью скажут вам, что в их музее хранится «Воскресный день на острове Гранд-Жатт», самое значительное произведение Сёра. Того самого Сёра, который умер в Париже от голода и отчаяния в возрасте тридцати трех лет.

Однако в Бруклинском музее я увидел перемены. Директор, который был их вдохновителем, и хранитель кабинета эстампов, мой друг Карл Шнивинд [95], рассказали мне, как в ответ на правительственные инициативы, направленные на снижение безработицы в период Великой депрессии, они придумали рискованную программу и утвердили методики ее реализации, достойные того, чтобы о них узнали.

Снаружи Бруклинский музей выглядит неописуемым академическим произведением; пышный фасад, увенчанный выстроившимися в затылок друг другу на фоне неба фигурами: музами, полубогами или вождями Освобождения. Вы входите внутрь с заведомым разочарованием.

Какая неожиданность! Вы попадаете в живую атмосферу: просторное белое пространство, где посетители движутся вдоль разумно расположенных витрин. Здесь царит дух архитектуры. Коллекции по большей части посвящены «американскому искусству», тотемным статуэткам Аляски, живописи, украшениям, керамике, вышивке инков или майя. Великому и потрясающему искусству, властному, вызывающему к жизни солнце и космические силы. Не стану его описывать, скажу лишь, сколько вечной жизненной силы может обрести здесь современное сознание. И ты, музей, с помощью оживившего тебя юношеского духа тоже перевернул черную закопченную страницу, и вот мы у себя дома.

В США проходили голодные марши [96]. Правительство выделило кредиты для предприятий общественной пользы. Зарплаты составляли не больше четверти, трети, половины нормального вознаграждения за труд. Рабочие работали четверть, треть или половину рабочего дня. Среди безработных, приглашенных на перестройку музея, было сорок архитекторов. Их непременно следовало использовать. Создали группу: директор, строительные рабочие, архитекторы. После долгих споров выработали программу; воцарился созидательный дух, возникло чувство сопричастности. Постепенно заинтересовались рабочие. В конце концов, они до такой степени прониклись мыслью, что план принадлежит им, что, если какой-то архитектор осмеливался сделать замечание, по их мнению необоснованное, они без колебаний объявляли забастовку.

Подобные методы можно было бы счесть спорными, если бы не результат, доказывающий, что они оказались успешными.

3 Все – атлеты

Университеты, колледжи для мальчиков, колледжи для девочек – они рассеяны по всей стране. Просвещать – великая американская забота.

– Из наших молодых людей, включая самых тщедушных, мы делаем атлетов, – заявляет директор Принстонского университета.

Все – атлеты!

Главные американские матчи, происходящие обычно днем в субботу, собирают вокруг двух противоборствующих команд на разбросанных по всей стране стадионах толпы в шестьдесят тысяч человек. Главные матчи разыгрываются между университетами: Йель против Принстона, Колумбия против Гарварда. Освоение наук, литературы и искусства от этого не страдает. Ведь в сутках двадцать четыре часа – этого времени вполне достаточно, чтобы загрузить мозги и накачать мышцы.