Когда сорваны маски

Это была моя коронная реплика. Вивека Бьёркенстам поняла все. Некоторое время она двигала губами, как будто жевала табак, а потом промямлила, скорее обращаясь к самой себе:

– Эдвард – слабак. Всегда был слабаком… Это он не дал нам обойтись с девчонкой по-свойски.

– И слава богу… – повернулся я к ней.

– Ты ничего, ничего не понимаешь…

– Что вы имеете в виду, фру Бьёркенстам? – громко спросила исследовательница из Лунда.

Но Вивека вдруг приосанилась и, бросившись ко мне, закричала прямо в лицо:

– Вы ничего не понимаете!

Все вокруг разом стихли. Даже исследовательница из Лунда проглотила очередной вопрос.

– Ну, мне пора, – объявил я. – Я жду полицию. Настоящую полицию, а не ваших нацистских приспешников.

Лаксгорд стоял как прибитый. Ларс Берглунд и Бритт-Мари тоже спустились со стороны ресторана. Бритт-Мари уже вовсю орудовала небольшой камерой.

Трио на сцене как ни в чем не бывало распевало о том, как хотело бы иметь свою собственную луну, хотя над Сольвикеном ярко светило солнце[26].

О том же, что случилось с Андрюсом, «Калле» и Додеком, мне оставалось только догадываться. Я видел лишь, как Андрюс провожал своего нового приятеля до машины. По крайней мере один из троих держался на ногах нетвердо. Андрюс захлопнул дверцу, автомобиль дал задний ход и тронулся в сторону трассы.

Я помахал ему вслед, но мне не ответили.

Когда же я повернулся, чтобы идти в ресторан, к Эмме, то услышал за спиной истошный вопль Ларса Берглунда:

– Харри!

Я оглянулся. Вивека Бьёркенстам решительно шагала ко мне, сжимая в руке огромный нож. Его лезвие так и сверкало на солнце. Она уже занесла руку, как будто для удара, когда ее глаза вдруг выпучились, словно от удивления, и она рухнула лицом в землю. Нож звякнул об асфальт в паре сантиметров от моего правого сапога.

Левая нога Вивеки казалась неестественно вывернутой, из-под коленки текла струйка крови.

Подняв глаза, я увидел Эву Монссон. Она стояла, широко расставив ноги, и обеими руками держала перед собой пистолет. В воздухе запахло порохом.

Публика снова засуетилась. Одни бежали куда-то и кричали, другие созывали детей. На этот раз суматоха коснулась даже трио на сцене. Лишь аккордеонист не сдавался и голосил что-то о прекрасной жизни, пока девушка с гитарой не велела ему замолкнуть.

Бритт-Мари как сумасшедшая щелкала камерой.

– Кто дал вам право снимать? – завопила исследовательница из Лунда и тут же повернулась к подругам у торговой палатки. – Срочно вызывайте «скорую»! Вивека ранена. Это она, – брюнетка показала в сторону Эвы, – стреляла в нее.

Наконец все звуки перекрыла сирена.

– Вот и «скорая», – сказал кто-то.

– Нет, полиция, – возразил я.

Не знаю, был ли это шок, но Вивека Бьёркенстам лежала на земле без движения.

И когда она вдруг ожила, не вопль боли и не стон отчаяния сорвался с ее губ. Подняв голову, Вивека истошно расхохоталась. Она смеялась все громче и громче и отчаянно тыкала ножом асфальт у моего левого сапога. Эхо недавнего выстрела сменилось эхом истерического смеха, а потом окрестности огласила полицейская сирена.

Это была Линн. Она остановилась в нескольких метрах от меня и Вивеки, выключила сирену, хотя мигалка на крыше продолжала работать. Запыхавшаяся, как после бега, Линн выскочила из машины:

– Прости, Харри. В городе такой переполох из-за этого матча. Что у вас здесь?

Следом за Линн, на ходу надевая фуражку, из машины появился крупный мужчина-полицейский. Это был человек в годах, с обширным животом, обтянутым форменным комбинезоном.

– Это Крамфорс, – представила коллегу Линн. – Обычно он сидит у нас на ресепшене, но сегодня мне просто некого было взять.

– Этой женщине нужна помощь. – Я показал на Вивеку. – Пусть даже она не заслужила сочувствия.

– А где Эва?

– Вон там, – ответил я. – Это она стреляла.

– Вызовите «скорую»! – велела Линн Крамфорсу.

– А этого, – показал я на Лаксгорда, – полагаю, нужно арестовать.

– Кристер, что ты здесь делаешь? – удивилась Линн.

– Он пособник нацистов, – объяснил я.

Лаксгорд пожал плечами и направился к своей машине, но Крамфорс, проявив неожиданное проворство, настиг его в два прыжка и повалил на землю. Не успел я оглянуться, как преступник лежал на животе, а дородный полицейский ловко застегивал на нем наручники. Вскоре Лаксгорд уже сидел в полицейской машине. Не мне судить, превысил ли Крамфорс должностные полномочия с применением насилия. Я только слышал обрывок его обращенной к задержанному фразы:

– Я всегда считал тебя несносным занудой, Лаксгорд.

В этот момент сквозь ошарашенную толпу пробралась незнакомая мне женщина в годах и заверещала низким, взволнованным голосом, обращаясь к Линн:

– Простите меня, фру комиссар. Меня зовут Гертруда Раск, и мы с моим мужем Бертилем Раском собственными глазами видели, как этот человек оскорблял Вивеку Бьёркенстам. Это он испортил нам праздник и заслуживает наказания.

Гертруда Раск показывала на меня.