Когда Судьба настаивает

Нет, с Германом ей хотелось именно серьёзных и длительных отношений. Вот они у неё и будут: им ещё внука растить! Их общего внука. Да, вот уже совсем скоро она станет бабушкой. Странное чувство. Радость от рождения внука и одновременно осознание того, что вот она, и старость, подкралась тихо и незаметно…

Да! Вот на этом и зафиксируйся, Элизабет! Ты уже почти бабушка, какая уж тут любовь…

А Герман, получив в ответ от Элизабет фото той цепочки с тремя подвесками, замер от собственных ощущений во всем теле. В ушах стучал пульс, руки предательски задрожали, а в паху потяжелело так, как давно не тяжелело. Быстро и стремительно, как в юности при виде красивой девушки в мини-юбке. Ни лица, ни даже намека на эротизм на фото, присланном Элизабет, не было и в помине. Всего лишь фото цепочки. Но цепочка была на её груди. Вот ворот белой блузки, простая пуговка, а вот родинка. Как раз рядом с одной из подвесок. Простая обыкновенная родинка, каких много на теле. Но он представил эту женщину полностью обнаженной, в одном лишь этом колье и то, как он будет целовать и эту родинку, и все, какие найдет на её теле.

– Да что б тебя! – ругнулся Герман сам на себя, поняв, что в паху потяжелело, – это ж надо, как меня накрыло от одной лишь фотографии. Это ж так и до позора недалеко, в реальности то! Я ведь кончу раньше времени, едва увижу, как она эти самые пуговки на своей блузке расстегивает!

И только потом Герман осознал, что говорит о самом факте того, что именно он увидит и сделает. И говорит он об этом не в условном наклонении. Вот те раз! С чего вдруг? Он же сам озвучил Элизабет условие дочери, и она его приняла. Смирилась, ушла из его жизни.

И он даже научился с этим жить – спасибо работе, спасала! А потом этот перелом и три недели в кровати. Он помнит свою реакцию на слова врача, когда пришел в себя после операции:

– К Вам посетительница! Я, конечно, против визитов, ещё слишком рано, но она настаивает. Так что разрешаю Вам 10 минут общения!

Почему вдруг его мозг нарисовал картинку, что именно Элизабет сейчас зайдет к нему в палату? Зашла, конечно, дочь, потому что ведь он сам просил позвонить именно ей. Его тогда спасли слова врача о том, что на общение всего 10 минут отведено. Впервые в жизни Герман был рад тому, что Вильма должна была скоро уйти.

С желанием позвонить Элизабет он боролся на протяжении недели. Когда ты лежишь, прикованный к постели, чего только не приходит на ум! Потом привычно спасла работа, уход в неё с головой, и желание позвонить отступило. Не ушло насовсем, нет! Просто притупилось.

А потом, ещё через неделю, Вильма сообщила, что они с Алексом разорвали помолвку. Аргументы в защиту парня Вильма слушать не хотела. Герман опять не узнавал свою дочь. Она стала злой, даже деспотичной.

– Он не может уехать и бросить меня на долгих четыре месяца! – кричала она на все слова Германа о том, что ведь и она может поехать к Саше в Японию.

– Что я там буду делать? Создавать наряды для гейш? Или для сдвинутых на анимэ малолеток?

Признаться, Герман тогда чуть не сорвался и не позвонил Элизабет. Сейчас ничто не мешало им быть вместе. Но как она восприняла бы этот его звонок? Как-то всё глупо, и как будто не про него! Видел бы его тогда кто-нибудь из деловых партнеров, не поверил бы, что перед ним тот самый Герман Штерн, тот, кого все называют айсбергом. От былого айсберга в тот момент осталась только лужица. Маленькая и жалкая. И он, Герман, начал опять наращивать свой панцирь из корки льда. Благо завод, который они открывали в Китае, требовал много внимания и сил.

Теперь даже Вильма не могла пробиться под эту его корку льда. Не потому, что не хотела, нет, дочь делала попытки общаться, как раньше. У него не получалось как раньше.

Услышав сегодня, как Вильма говорит с кем-то по телефону, он сначала не придал этому значения. Мало ли с кем его дочь общается? Но потом он понял, услышал, почувствовал: Вильма говорит с Элизабет!

"Хорошо, буду. Спасибо!" и "Хорошо, я Вам его напишу!" сказанные не свойственным для Вильмы в последнее время резким тоном, а сказанные спокойно и даже неуверенно, и навели его на эту мысль.

Его Элизабет, эта невероятная женщина, что-то такое затронула в душе его дочери, он это слышал. Она смогла достучаться до его дочери! Подтверждением стали последующие слова дочери: "Она хотела знать, как я себя чувствую. Мы говорили обо мне и о том, как протекает беременность!

– И?

– И я обещала ей написать свой номер телефона, чтобы она звонила не на твой номер!"