Когда тебе пятнадцать

— Я когда-то увлекался этим делом. Неплохие снимки выходили. В журналах два раза напечатали. Даже в «Огоньке». Послал им снимок удивительной картофелины, на дикобраза похожа…

Минуло более часа, как пришла Таня. Ей по-прежнему было интересно, радостно, и в то же время нарастало ощущение тревоги. Настоящей легкости и непринужденности в разговорах не получалось. В самом воздухе комнаты, казалось, была растворена какая-то неправда. Это происходит, когда не касаются главного, старательно обходят его, когда тут и там стоят ограничители. Узнав об увлечении Петра Семеновича фотографией, Таня задала, казалось бы, самый естественный вопрос — продолжает ли он заниматься этим сейчас?

Петр Семенович смутился, пробормотал что-то невнятное, вроде того, что не до этого, мол, работы много, да и аппаратуры уже нет… А потом вспомнил своего дружка-фрезеровщика, чемпиона по пиву, и невесело усмехнулся:

— И кого сегодня удивишь фотографией! Щелкают кому не лень. Видел, — обратился он к сыну, — Филя был со мной, с такой вот бородищей? Он летом на море отдыхал, а там фильм какой-то снимали. Ему и предложили в массовке участвовать, борода его понравилась. Теперь купил аппарат, ко мне пристает: научи, ты, дескать, мастер…

И снова — заминка. С языка-то горькое признание готово было сорваться: был, мол, мастер, да весь вышел… Но об этом нельзя. Девочка пришла из школы, комсорг… Зачем ей знать про дела его, про то, как нескладно он теперь живет? Что было, то было. Не воротишь… Когда-то и красками баловался, пейзажи писал, портреты. Говорили, что способности есть, надо, мол, учиться. Надо! Все мимо прошло. Эх, лучше не вспоминать!..

Затянувшуюся, неловкую паузу прервала Юлька — достала шашки, развернула картонку с черно-белыми квадратами.

— Ты умеешь играть? — спросила Таню.

Сыграли две партии. В первой Юлька победила, вторую нарочно свела вничью. Могла бы и выиграть, но пожалела Таню, подсказала ей, как провести шашку в дамки.

В десять часов Таня стала прощаться. Костя пошел ее проводить.

Он шагал рядом, выжидательно молчал.

— Костя, — наконец сказала она, — если бы я не знала, то, наверно, и не догадалась бы… Послушай, может быть, все не так уж и серьезно? Честное слово, Петр Семенович мне даже понравился.

— Сегодня-то он молодец, — согласился Костя.

— Но ведь ему хорошо было. Я видела. Оживленный такой. Шутил. Тебе не кажется — вдруг теперь перестанет? Разве он не понимает, как это ужасно — водка!

Тяжело-тяжело вздохнул Костя:

— Посмотрим…

Глава одиннадцатая

Девятиклассница Наташа Белкина, отвечающая за выпуск школьной радиогазеты, поймала Таню в коридоре, у дверей класса, где висело объявление о собрании, и, сдвинув брови, строго-настрого предупредила:

— Следующая страница, Березкина, за тобой. Значит, сегодня у вас собрание? Вот о нем и расскажешь.

— Как пройдет, — уклончиво сказала Таня. — Будет ли интересно?

— От тебя прежде всего зависит. — Белкина строго взглянула из-под толстых стекол очков. — Поставишь вопросы резко, остро — разговорятся. Подготовилась?

— Тезисы набросала.

— Тезисы — хорошо. Сама не люблю читать по написанному. В передаче постарайся о чем-нибудь и пошире, в общешкольном масштабе. Впрочем, чего учить! У тебя получится, не в первый раз выступаешь.

К собранию Таня действительно готовилась. Хоть и невелик был стаж работы комсоргом, но уже понимала, да и пионерский опыт подсказывал (в совете дружины была): не поставишь проблему всерьез, не заденешь никого за живое — точно: отсидятся, отмолчатся, будут выразительно посматривать на часы, а часы теперь у каждого, — все, дескать, ясно и понятно, пора подводить черту.

Повестка дня собрания, в общем, касалась всех. Кто же не хотел, чтоб в классе царили настоящая дружба и хорошее настроение, дела проводились бы увлекательные, не только ради галочки в отчете? Наверно, и сам Чинов был бы не против такой жизни, хотя вслух, может, и не признался бы.

Однако дела в классе шли далеко не блестяще, и с этим, сожалению, все свыклись.

В листке, который Таня повесила на двери, тему собрания она определила так: «Откровенный разговор комсомольцев о жизни в классе». Вероятно, не совсем по-уставному, может, кто и придерется, но для начала как раз то, что надо. Белкина во всяком случае не придралась. А ребят это, наверно, заставит как-то серьезнее отнестись к собранию.

И вот — первый результат: Люба Сорокина улучила подходящий момент, взяла Таню под руку и отвела в конец коридора, к большому окну и длинной горячей батарее.

— Про это можно было бы и не говорить, — вздохнув, сказала Люба, — но так, для сведения, чтобы ты знала и не думала обо мне плохо. Все тетрадки двоюродной сестры я вернула. Вчера.

— Теперь сама будешь писать сочинения? — улыбнулась Таня.

— Писала же раньше. И пятерки иногда ставили. Ты можешь и не поверить, что я отвезла тетради, но это правда: завернула все в газету, шнурочком перевязала и отвезла ей на новую квартиру.

Глядя на ворону, сидевшую на голой ветке дерева и что-то долбившую крепким клювом, Таня проговорила: