Когда тебе пятнадцать

— Ребята, — торжественно и в то же время с милой насмешкой в голосе сказала она, — я предлагаю выразить коллективную радость по такому замечательному поводу, что наш уважаемый и мудрый Олег Чинов сохранил для потомков двадцать первого века свое драгоценное здоровье. Если бы он пошел в лыжный поход, то непременно схватил бы насморк, простудил горло, заболел воспалением легких, астмой и так далее. Слава мудрости и предусмотрительности!

Лишь после этого торжественного монолога Люба с превосходством победителя посмотрела в сторону парты у окна. Насладившись зрелищем сильно растерянного и сконфуженного Олега, она продолжала:

— А мы, уважаемый Чинов, которые глупые и безрассудные, которые, обливаясь потом, бежали по лыжне, и в самом деле — это Березкина точно сказала — получили большое наслаждение. Между прочим, начихали на коварный азиатский грипп и остались вполне здоровыми. Да, еще про демагогию тут шла речь. Всецело присоединяюсь: было такое выступление. Только чье оно, вот вопрос!

Таня готова была расцеловать Любу. Сама бы никогда не смогла так сказать. Стала бы объяснять, доказывать, а тут нужны были именно такие слова. Молодец Люба! То-то Олег сразу скис. Куда и уверенность вся девалась.

Может быть, пора черту подводить? Восемь человек выступили. Таня взглянула на Костю. Тот сидел, опустив голову. Ясно, брать слово не собирается. Да, что-то кислый он сегодня. Интересно, если бы Люба не выступила, стал бы Костя говорить?..

Не одна Таня почувствовала, что самая пора прекратить прения. Такое предложение было внесено, и черту подвели. Таня еще обратилась к классной руководительнице — не хочет ли она что-нибудь сказать.

— Если позволите, три-четыре минуты отниму. — Валентина Викторовна с последней парты прошла вперед. — Я бы не стала говорить, но тут о лыжном походе шла речь, и я невольно вспомнила то время, когда сама была в вашем возрасте. Мои пятнадцать лет совпали со вторым послевоенным годом. Это сейчас наш город большой и красивый, а тогда вся центральная часть его лежала в развалинах, люди ютились в землянках, хлеб получали по карточкам. Я в шестом классе тогда была. Оккупация — учиться не пришлось. В классе мне очень нравился один паренек, Андрей. Весельчак, заводила. У него, у одного из немногих в классе, был отец, демобилизованный после ранений майор. Однажды Андрей объявил о лыжной вылазке в лес. Мы обрадовались — тогда, после войны, мы как-то всему умели радоваться: просто солнцу, снегу… Лыж у меня не было, и я переживала, ходила по знакомым, спрашивала, но так и не смогла достать. Соседский мальчишка, правда, предлагал самодельные, из досочек от бочки, но я постеснялась появиться на таких. До того расстроилась, что даже не пошла к школе, откуда с десяток учеников, кое-как приспособивших к ботинкам и валенкам лыжи, отправлялись в лес. И не видела, как с ними ушел и Андрей. А из леса его привезли. Напоролся на мину — немцы их много наоставляли, — и ему оторвало ногу… Хотите знать, что было дальше?

— Да, да, — послышалось с парт.

— Два месяца врачи боролись за него, чтобы остался жить. В классе мы все очень переживали за Андрея, кое-кто сдавал кровь. Ходили к нему в больницу, график специальный составили, каждый день ходили. И он не отстал в учебе. Вместе с нами перешел в седьмой… Вот такая, ребятишки, случилась история.

— А потом?

— Потом окончил политехнический институт, получил диплом с отличием. Сейчас живет в Сибири, руководит большой стройкой. Вы спросите, зачем это вам рассказала? Не знаю, просто вспомнила. Слушала вас, и было немножко грустно… А вообще, — подумав, заключила Валентина Викторовна, — хочу призвать вас к терпимости и доброте, к большему вниманию друг к другу.

После собрания, когда, шумно делясь впечатлениями, ребята уже начали расходиться, Валентина Викторовна подошла к Тане и сказала:

— Было очень интересно. Несколько, пожалуй, жестковато, но интересно. Девочки, как всегда, оказались активнее… Гудин! — окликнула она в дверях Костю. — Задержись на минутку!

Если бы это была не географичка, которую Костя очень уважал, если бы не ее искренний рассказ о гонах молодости, то, может, он и «не услышал» бы лов, обращенных к нему, — был почти в коридоре, уже за дверную ручку взялся. Костя подошел, держа сумку за ремень, с лицом хмурым и озабоченным:

— Вы меня звали?

Валентина Викторовна, будто поощряя его к более дружескому тону, улыбнулась:

— Так это ты, Костя, в пургу и метель пробивал лыжню мужественному отряду девочек?

На ответную улыбку Костя не был готов, но взгляд его чуть потеплел:

— Это разве пурга, Валентина Викторовна! Шел снег. Но крупный, тяжелый, глаза залепляло. Резко потеплело тогда, температура поднялась градусов на десять по сравнению с вечерней. Это антициклон пришел с запада, по радио потом объявляли.

— Ой, мужчины, все-то вы объясните, по местам расставите… Танечка, я пошла. — Учительница спрятала в портфель тетрадку, застегнула замочки.

— Валентина Викторовна, — смутившись, спросила Таня, — а вы в Сибирь не поехали?