Когда тебя нет

Нет, так не может быть. Сначала она ничего не знает и не хочет знать, а потом это нападение, и теперь она готова мне помочь и даже настойчиво предлагает мне мотив и подозреваемого. Я достаю из рюкзака компьютер и открываю ее страницу в социальной сети.

Я хочу уйти. Сбежать. Но если я сбегу, я никогда не узнаю, за что и почему они сделали это с моим единственным другом и что такого он хранил на этих серверах. Поэтому, уже у самых дверей, заслышав, что плеск воды в ванной комнате стих, я останавливаюсь и поворачиваюсь лицом к двери, из которой она вот-вот появится. Я хочу выглядеть устрашающе. Так, чтобы она поняла, что я знаю ее секрет, как только увидит мое лицо. Но когда она появляется на пороге, в ореоле из лавандового пара, она только улыбается мне и идет прямиком к кровати.

— Я так устала. Выключим свет?

— Майкл Вилин женат на твоей сестре.

Она делает шаг назад, так, что край высокой гостиничной кровати приходится ей прямо под коленки. На секунду мне кажется, что она упадет, я протягиваю к ней руку, она отшатывается от меня еще сильнее, так, будто думает, я собрался ее ударить.

— Это правда?

— Это не имеет значения.

— Почему ты не сказала мне сразу?

— Потому что ты видишь во всех врагов. Может, у тебя даже есть на это причины, даже наверняка, я не спорю, ты пережил смерть друга, — она со вздохом опускается на край кровати. — Но, послушай, я не имею к этому отношения и понятия не имею, кто убил Илая. Да, Господи, я б сама убила тех, ко причинил ему зло. Сначала я думала, у Миши с Сашей не было никакого мотива, они его нанять на работу собирались, насколько я знаю. Но у них был мотив с Ритой. И если ты говоришь, что ее убили, то я скажу тебе — им была на руку ее смерть, она мешала им, их бизнесу, но просто уволить ее они не могли — она не хотела уходить, а на ней было слишком многое завязано, сам понимаешь. Не думаю, что они вели свои дела так уж кристально-чисто, значит, у нее был компромат. Они боялись ее, я думаю. Если они сделали это с ней, а я не могу представить себе никого еще, кто мог бы, и ты считаешь, что смерть твоего друга — дело рук тех же людей, и ты хочешь наказать их, — то я с тобой. Я буду помогать тебе. Буду твоим гребаным Робином, если нужно.

Она тянется рукой к тумбочке, берет пачку сигарет и закуривает.

— А нападение?

— Что нападение?

— Сегодня, за тобой правда гнались?

— Да. Все правда.

— И телефон случайно позвонил мне?

— Да.

— Ты врешь.

— Может быть. — Она выдыхает в воздух струйку прозрачного дыма.

— Это номер для некурящих.

Ида Линн хотела умереть. Конечно, не осознанно, но отчаянно. В ней всегда жила эта голодная тьма. Танатос, так это называется. Антипод Эроса, мальчик с железным сердцем и погасшим факелом в руке. Непреодолимая тяга к саморазрушению, какой она бывает только у тех, кто бывал от нее на волоске. Ида Линн и ее чертов горящий дом.

Когда семья Иды Линн погибла во время пожара, ей было шесть. Отец, мать и новорожденный брат сгорели заживо. Ида Линн спаслась, каким-то чудом выбежав на улицу. Пожарный нашел ее сидящей на снегу, ее правая ладонь была сильно обожжена, всю жизнь потом у нее были эти шрамы, почти невидимые глазу, но ощутимые, стоило только взять ее за руку.

Она так и не смогла простить себе то, что осталась жива. Пока мы были подростками, ее боль была не такой сильной и легко гасилась алкоголем, громкой музыкой и моим телом. Но чем старше она становилась, тем больше пространства в ее голове занимала эта чернота. Наверное, я должен был понять, догадаться, глядя на то, с какой охотой она колола свои уши и губы иголкой, вставляя новые и новые гвоздики и кольца. Но тогда я видел это по-другому. Для меня она была воплощением силы, тем, кто мог перевернуть землю, я же всегда был слабаком, бредущим за ней по пятам, куда бы она ни шла.

Может, было что-то еще, что я упустил? Что-то, что указывало на то, куда все идет и чем все закончится? Как мы окажемся там, где оказались, каким образом была приведена в действие та самая метафорическая бомба, не оставившая камня на камне от моей жизни? Я думаю в темноте, провожая глазами растворяющийся во мгле свет фар. Она никогда не резала себя, я слишком хорошо знал все ее шрамы. У нее был свой способ. Татуировки. Первую она сделала себе на заднем сиденье того самого «Вольво», в котором прошла, кажется, вся наша жизнь, на левой щиколотке, с помощью иголки и шариковой ручки, цифры 3.2.1 — дата нашего знакомства. Я вспоминаю ее тонкую белую кожу, испещренную синими линиями и точками.

Уже светает, я откидываю покрывало, прокрадываюсь в ванную комнату, включаю свет и снимаю с себя одежду. Я давно не смотрел на себя вот так. Стоя перед зеркалом, я провожу кончиком пальца по тому месту на груди, где находится сердце. Горящий дом. От него дорога и поворот за деревьями. Все здесь, вся наша жизнь, вся ее история, на моем теле, от кончиков пальцев на ногах до запястий и ключиц. Каждая дата, каждая страница, которая была важной для девочки из горящего дома и мальчика без имени. Кроме одной, самой последней.