Когда тебя нет

— А что тут знать? Это ужасно. Сто двадцать семь миллионов аккаунтов. Даже если настоящих из них только половина, это все равно огромное число. Представь, эти люди оказались под ударом. Кто угодно может узнать о них интимную информацию.

— Ты там есть?

— Нет.

— Тогда что ты волнуешься? Я там есть, и мне наплевать. Можешь прочитать.

Я читал.

— Будут разбиты семьи.

— Где тонко — там и рвется, Серж. Расслабься, ты не виноват.

— Я как раз виноват. Мне следовало догадаться, что Карлос этого так не оставит. А я, дурак, не проследил за тем, чтобы уничтожить книгу.

Дотянувшись до телефона, я набираю номер каталонца.

— Я ждал, когда ты позвонишь, — отвечает тот без тени смущения в голосе.

— Что ты натворил?!

— Сделал то, что должен был, это был мой долг как журналиста.

— Ты совершил преступление.

— Я только рассказал о чужих преступлениях, я ничего не взламывал.

— Двуличный подонок. Я знаю, что ты сам знакомился там с женщинами.

— Поверь, я заплатил свою цену. Ты же слышал, моя бывшая, полгода назад. Она переписывалась там с тремя мужиками.

Я молчу. Что тут скажешь, для него это дело принципа.

— Они этого так не оставят. Зачем ты придумал байку про хакеров?

— Ну, а как иначе? Не мог же я сказать, что нашел в мусорном баке позади своего дома книгу, в которой был зашифрован маленький секрет. К тому же, помнится, ты обещал мне историю, если я помогу с расследованием. И обманул. Ну, и я помог себе сам.

— Сто двадцать семь миллионов аккаунтов.

— И что? Главное, что эти уроды Вилин и Руденко потеряли свой иммунитет и свой бизнес. Ведь ты же не думаешь, что Олли замочил свою подружку из ревности и потом убил твоего друга, потому что тот его подозревал? Конечно, нет! Это все из-за денег. Сраные капиталисты, Серж, это все из-за них. Знаешь, сколько людей теперь задумаются над тем, как их покупают и продают такие, как Майкл и Алекс?

— То есть ты — гребаный Робин Гуд?

— Типа того.

— Правда? А тридцать миллионов просмотров твоего видео — просто приятный бонус?

— Уже семьдесят, — усмехается он. — Я журналист, не забывай. Я прежде всего журналист.

— Ты прежде всего дурак.

— Да брось ты, втайне ты мне благодарен, я уверен. Ну и что, что твоя подружка отсылала Олли свои сиськи? Ты же не ревнуешь ее к мертвецу? Да и к тому же, неужели тебе никто никогда не изменял? Не спал с кем-то за твоей спиной? Не верю! Такие люди, кто способен на такое… Они заслужили это.

— Никто не может заслужить такого наказания, никто. Ты не понимаешь всех последствий…

— О, поверь, как пострадавший от этого дерьма, я отлично понимаю. И ликую.

— Это низко.

— Не более низко, чем прятать свою подружку-убийцу, Серджио. Я знаю, ты меня не выдашь. Иначе мне придется рассказать копам, кого искать. Теперь же уже все равно, джинн выпущен из бутылки, назад ты это не заберешь.

— Не выдам.

— Ну и славно, — он заходится смехом конченого психа. — Потому что, если ты выдашь меня — я выдам тебя.

Я кладу трубку.

— Так получается, он прав и нам надо радоваться? — спрашивает Лиза, взглянув на меня с надеждой.

— Нам надо ехать. Они могут отслеживать звонки этого идиота Карлоса.

— Но ты же не звонил ему по телефону?

— Нет, через мессенджер.

— Ну, тогда нечего волноваться.

— Собирайся, пожалуйста.

Я встаю с кровати, беру полотенце и прохожусь им по всем поверхностям комнаты, стирая ее отпечатки пальцев. Видимо, такой теперь будет моя жизнь. Надо привыкать.

— Куда мы поедем?

Я смотрю на нее долго и пристально. Внезапно в моей голове все проясняется, я улыбаюсь ей, а она — мне.

Гамбург, 4 марта

Наш план прост: мы едем на поездах и сходим на маленьких станциях, границы пересекаем на попутках, которые ловим на выезде из города, всегда расплачиваясь наличными и не называя своих имен.

Наверное, опытному беглецу этот метод показался бы полной уязвимостей чепухой, но ничего лучшего для нас я придумать так и не смог. Лиза не спрашивает, куда мы едем, только, будто маленькая девочка, улыбается и радуется всему. Проносящимся за окном монохромным пейзажам, горячему шоколаду из вагона-ресторана, сигаретам, до половины скуренным на остановках поезда в крошечных спящих городках, ночевкам в маленьких комнатах, пропахших пылью и хвойным освежителем для туалетов, моим прикосновениям. Иногда и я почти забываю о том, куда мы едем и от чего бежим, порой мне кажется, что она — Грета, а я — Том, мы встретились на рейве в Хорватии. Мы путешествуем уже так давно, что я не могу вспомнить никого из прошлой жизни, только лица попутчиков, их имена, желтую разделительную полосу и ее дыхание рядом. Мы живем в пустоте, на фоне нарисованного пейзажа, как в одном из тех черно-белых фильмов, которые показывают в четыре утра, чтобы чем-то забить ночной телеэфир. Понемногу я начинаю привыкать к дороге.