Когда тигр спустился с горы

— Мои глаза вечно открыты, мой рот вечно пуст, и всегда моя душа будет тянуться к тебе. В земле мертвых есть лишь черные дрозды, и я посылаю одного из них к тебе в надежде, что ты еще помнишь меня. Зажги мне курительную свечу, и пока она горит, позволь мне вновь посидеть в комнате возле твоей спальни. Пока она не погаснет…

— Позволь мне остаться и быть ради тебя, — заключила тигрица, потом встала и прогнала прочь призраков дома Чэн.

— О! — широко раскрыв глаза, воскликнула Синь Кам. — О, вот это мне нравится! Повтори эти стихи еще раз, последние строки.

Тии открыли рот, чтобы исполнить просьбу, но Синь Лоан решительно покачала головой.

— Отвратительно, служитель, совершенно отвратительно. Все было совсем не так.

— Да, но так мне нравится больше, — воодушевленно возразила Синь Кам. — А стихи были… о-о!

Она оскорбленно взвизгнула: Синь Лоан дернула ее за ухо.

— Тебе такое нравиться не должно, — упрекнула она. — Это неправильно.

Синь Кам полизала лапу и принялась рьяно намывать пострадавшее ухо.

— Если мне так хочется, имею право, — строптиво и угрюмо заявила она.

— Само собой, но лишний раз не болтай, а то служитель подумает, что можно и дальше рассказывать об происшедшем вот так.

— Пусть рассказывает и так, и сяк, — настойчиво потребовала Синь Кам, и Синь Хоа, вновь разбуженная возней, положила лапищу на плечо сестры и принялась сонно вылизывать ее.

— Не сможет, пока не узнает, как надо, — невнятно пробурчала Синь Хоа. — Сестра?..

— Безусловно, — с достоинством ответила Синь Лоан.

Рот Хо Тхи Тхао изнывал от боли, но она все еще чуяла запах гнева Дьеу, восхитительный на ее вкус, и следовала за ней через лес, стараясь погромче хрустеть ветками и отпинывать камешки на ходу, потому что как иначе Дьеу узнала бы о ее присутствии?

Хо Тхи Тхао уже достигла границы своей территории, хотя о том, что это ее территория, свидетельствовало лишь ее присутствие здесь, и она не сразу поняла, что Дьеу предпочла остановиться в лисьем могильнике.

Семья Чэн из Западной Чжоу поселилась здесь, изгнанная и злополучная, и меньше чем через год их сожрали местные лисы, которые в дальнейшем с удовольствием поселились в доме Чэн, пользуясь им, прекрасными манерами из Чжоу, одеждой хозяев дома и, конечно, их черепами. Патриарха Чэн убили воины, но лисы вырезали подобие его головы из репы и насадили на палку. Когда старик должен был с достоинством кивать или неодобрительно качать головой, кто-нибудь из находящихся поблизости лис протягивал лапу и тряс палку соответствующим образом.

Все это Хо Тхи Тхао увидела, когда снесла ударом ворота, а затем вломилась в зал пиршеств, где мать-лиса сидела вместе со своим репоголовым супругом, сестрой и лисятами. Столом им служила прелая крышка колодца, на которую подали требуху — любимое кушанье лис, а также полусгнивших кротов, плесневый лиловый ямс и выложенные горками личинки термитов, выкопанные из-под трухлявых деревьев.

До всего увиденного Хо Тхи Тхао не было дела. А до чего было, так это до Дьеу, сидящей рядом со старшим лисенком. На голове Дьеу красовался истлевший белый саван, изображающий головной убор невесты.

— М-м, похоже на свадьбу, — с некоторым удивлением сказала тигрица, не ожидавшая, что книжница Дьеу так несерьезно отнесется к ее чувствам.

— Свадьба и есть, и тебя не приглашали, — тявкнула мать-лиса.

— Я тигрица, я приглашена всюду, куда мне вздумается прийти, — ответила Хо Тхи Тхао.

— Я приглашаю ее, — вдруг сказала Дьеу, поднялась со своего места рядом с женихом и взяла Хо Тхи Тхао за руку.

Усевшись за стол, Хо Тхи Тхао увидела, что перед Дьеу стоят три чарочки рисового вина — настоящего, поскольку какие-никакие понятия о приличиях у лис все-таки имелись. Две из этих чарочек Дьеу уже опустошила, и если бы выпила вино из третьей, тогда даже тигрица ничего не смогла бы поделать: это означало бы, что Дьеу вышла замуж в лисий могильник и обратного пути у нее нет.

— Я хочу уйти немедленно, — сказала Дьеу, спокойствие которой, несмотря на ее незавидную участь, впечатляло. — Ты можешь мне помочь?

— Я могла бы, — отозвалась Хо Тхи Тхао, все еще немного уязвленная тем, как быстро Дьеу нашла себе мужа. — А что ты мне дашь?

— Мои волосы, — Дьеу помнила, как Хо Тхи Тхао вновь и вновь принималась гладить их в ту первую ночь.

— Они больше нравятся мне на твоей голове, так что нет, — отказалась Хо Тхи Тхао.

— Тогда я отдам тебе свою правую руку, — предложила Дьеу, вспомнив их вторую ночь.

— Ее хватило бы мне всего на один укус, и опять-таки она больше нравится мне как единое целое с тобой. Так что нет.

Хо Тхи Тхао задумалась.