Когда-то там были волки

Я не хочу усыплять это животное. Тем более после всего, что Шестая перенесла. Неизвестно, что с ней случится из-за стресса, если она снова проснется в загоне, — это большой риск. Но нельзя же оставить ее здесь умирать. Я не смогу после этого жить, особенно учитывая, что смерть Номера Девять на моей совести: если бы я нашла способ отогнать его от границ фермы Рэда, то сумела бы предотвратить трагедию. Я знала, что он в опасности, и все же ничего не сделала, и Нильс прав, называя меня робкой. Если сейчас я выстрелю в Шестую транквилизатором, то смогу забрать ее, сделать уколы пенициллина и витаминов, выяснить, действительно ли она беременна, и если да, то помочь ей во время родов, обеспечивать едой, пока она будет вскармливать детенышей, и снова отпустить, когда волчата достаточно подрастут, чтобы охотиться. Этот план обретает в моем мозгу ясную форму, и я перестаю сомневаться.

Я снимаю с плеча легкое пневматическое ружье и осторожно заряжаю длинным цилиндрическим дротиком с транквилизатором с красными перьями на конце, чтобы легко было его найти. Поскольку телазол, которым мы его заправляем, очень опасен для человека, в моем рюкзаке есть антидот на случай, если я ненароком уколюсь и потеряю сознание.

— Брось мне, пожалуйста, фонарик! — кричу я Дункану. — И рацию!

Но он сам спускается в овраг с помощью моей веревки, неуклюже упираясь травмированной ногой в склон.

Я радирую Эвану как можно скорее пригнать сюда контейнер для перевозки и захватить с собой Амелию, чтобы наблюдать за жизненными показателями Шестой во время перемещения.

Дункан освещает щель лучом фонаря. Теперь я могу вытащить волчицу, моргающую от яркого света. Она не шевелится, только чуть опускает морду. Я вижу очертания ее бледного тела, черные глаза и пасть. Отхожу назад и прицеливаюсь в бедро передней лапы. Попасть нужно в мышцу, которая нечувствительна к боли. Недостаток света осложняет мне задачу, но помогает то, что я нахожусь близко к волчице; чаще всего, когда стреляешь издалека, дротик с перьями на конце летит слишком медленно, как волан для бадминтона, и к тому времени, когда он достигает цели, животное успевает сбежать. Я делаю глубокий вдох, зажмуриваюсь и спускаю курок. Я не вижу, как дротик втыкается в тело, но слышу слабый свист рассекаемого воздуха.

Мы в полной готовности ждем, когда препарат подействует. Есть вероятность, что волчица может прийти в возбуждение, и я на всякий случай не говорю Дункану, что в эти долгие минуты она еще более непредсказуема, чем обычно. Но Шестая остается на месте и засыпает, и теперь можно осторожно вытащить ее наружу. Дункан быстро светит в нору, чтобы удостовериться, что там пусто. Номер Шесть без сознания, она лежит так же неподвижно, как ее мертвый партнер, и голова ее свисает так же, как у него, когда мы забирали его тело, мешок с костями, которым он стал. Я чувствую это печенками и инстинктивно отдергиваю руки.

— Инти?

— Извини.

Я проверяю пульс волчицы, убеждаюсь, что он отчетливый, и начинаю обдумывать, как вынуть ее из оврага. На небе сгущаются тучи, и внезапно темнеет. Скоро будет гроза. Я уже собираюсь лезть наверх за веревками, когда слышу едва заметный писк, такой слабый, что он едва касается моего слуха. Я замираю, прислушиваясь, но звук не повторяется.

— Положи сюда палец, — инструктирую я Дункана. — Следи за пульсом, и если он замедлится, крикни мне.

— Я не буду к ней прикасаться, — отказывается он.

— Она без сознания, Дункан.

Он качает головой, но вздыхает, медленно приближается к животному и робко нащупывает пульс.

Я начинаю взбираться наверх. И останавливаюсь. Меня беспокоит неуютное чувство, что я должна проверить нору, просто чтобы быть уверенной. Ведь я отчетливо слышала этот звук.

В лицо мне брызжут крупные капли воды.

Я соскальзываю назад к норе. Внутри темно и очень тесно, даже не верится, что Шестая помещалась там. Если только темнота не обманывает. Свет фонарика не обнаружил ничего; логово кажется пустым. Я не знаю, что ищу, но тот звук был… почти растерянным, и он принадлежал живому существу, и…

Вот. Что-то шевелится. Вздыхает.

Я сую руку внутрь, насколько возможно, и шарю, пока кончики пальцев не касаются чего-то мягкого. Внезапно я понимаю, почему Шестая вернулась, даже притом что Нильс оставил здесь свой запах. Я вынимаю крошечное создание, которое очаровательно пищит и мило, с любопытством смотрит на меня. Это мальчик, у него пушистая шерстка серого цвета, как у отца, и глаза цвета самого крепкого какао. Внутри у меня все переворачивается.

— Проклятье, — говорит Дункан. — Что теперь будем делать?

Волчонок изворачивается у меня в руках, издает еще один писк и успокаивается. Снаружи холодно, начинается дождь, и я пытаюсь укрыть его у себя на груди. От изумления я смеюсь. Ему, наверно, всего несколько недель — Шестая и Девятый быстро зачали потомство, и волчица уже ощенилась.

Я начинаю лихорадочно перебирать возможные последствия, пытаясь сообразить, что предпринять. В голове у меня крутится реплика Нильса: «Ты стала робкой».

— Их несколько, — говорю я. — Мы заберем всех.