Когда цветут эдельвейсы

Еремей Силантьевич недолго гремел умывальником, потом присел за стол, нахваливая горячие блинчики, стал описывать своё видение. От рассказа женщина менялась лицом. Сначала её взгляд был заинтересованным, потом испуганным. В конце было видно, насколько жена побелела, как расширились зрачки её глаз. Дед Еремей, увидев перемену в состоянии супруги, насторожился:

— Что, весть какая будет или случится плохое?

— Ты сон в окно выбросил?

— Да.

— Тогда всё к хорошему, — успокаивая мужа, ответила жена, а сама похолодела: «Лучше бы ты мне об этом не говорил!»

После непродолжительного завтрака дед вышел на улицу подышать свежим воздухом. Во дворе чувствуется близость весны. С востока веет теплый, смолистый ветер. Он прогнал мороз, размягчил ветви хвойных деревьев, растопил первой капелью пелерину сверкающей изморози. В предзнаменовании торжества праздника жизни разговорились желтогрудые синички. За оконными наличниками чирикают лохматые воробьи. Далеко за пряслами, на разлапистом кедре, керкает рябуха кедровка. Далёкое эхо точит клюв большому чёрному дятлу. Опавшими листьями скользят между пихтами оранжевые ронжи. Где-то далеко, за Осиновым хребтом, едва слышно бьёт в колокол бродяга ворон.

Прошёл по ограде. Каждый шаг несёт радость душе. Так легко и вольготно дышится только весной. Перенасыщенный кислородом воздух выбрасывает в кровь взрывную дозу адреналина. Еремей довольно притопнул ногой, завернул набок ушанку, хлопнул ладонями по карманам телогрейки:

— Эхма! Хорошо-то как! Вот те, ещё одну зиму пережил! Дали бы гармошку, сплясал бы!

«Кому настроение показать? Вот бы выйти на дорогу да первому встречному радость излить! А что? Кто меня от этого держит?» — подумал старожил и пошёл к своей калитке.

На улице, как назло, никого, не с кем поговорить. Время позднее, все ушли на работу. А кто дома — свои проблемы: печь топят, по хозяйству хлопочут. Соседка, бабка Прошка, и то по тропинке из стороны в сторону идёт, качается, за водой пошла.

«Нет, — думает старый охотник. — За Прошкой не пойду, а то заставит вёдра нести, а мне это не надо. Пусть сама тренируется, иначе без работы скоро помрёт».

Повернулся Еремей Силантьевич в обратную сторону: сапоги дорогу знают! Пошёл по улице к Сухановым, потолковать с бабкой Тамарой про Валю, узнать, почему внучка последнее время такая хмурая ходит?

Добрался дед до калитки, а из дома только «выходные» следы, дверь на замке. Никого нет. Кто в школе, на работе, а сама Тамара Васильевна, однако, в магазин пошла.

Постоял он около ворот — не хочется домой возвращаться. Решил дальше пройти. Может, проведать Сашку?

Сделал старый ещё один переход: от дома Сухановых до Полыниных сто метров, не меньше. Для деда Еремея как раз один перекур. Только вот опять незадача, и там дом на замке. Коля да Вика наверняка в школе, Сашка на работе. Ну, а Ольга... «Там» наверно. Где больше? Совсем спилась баба, что дальше будет?

Разозлился дед на непутевую женщину, решил дойти до Лузгачевых, «мораль прочитать». Хоть и знал, что толку от этого не будет никакого, но для себя совесть чистой оставит.

Опять вышел он на дорогу, зашагал дальше. Вот и дом Толика. В нём, как всегда, окна морозом затянуло, печка не топится, дров нет. От калитки «заячья» тропка. У крыльца, через огород, свежие, утренние следы, натоптанные ичигами мимо туалета, а назад — нет. Стало Еремею интересно: куда это Толик с утра пораньше пошёл?

Прошагал дед мимо собачьей конуры, удивился тому, что на него собака не лает и следов её нет, но в будке кто-то лежит. Потянул за цепь... Свернулась Белка калачиком да так и замёрзла, сдохла от голода. Не нужна верная подруга человеку. Променял Толик собаку на вино.

Стало на душе у старика дурно, так худо, как будто росомаха по его путику прошлась и всю добычу из капканов вывернула. Жалко собаку, своих, чистых кровей лайка. Зря когда-то соседу щенка давал. Думал, что в дело, оказалось — на муку.

Силантьевич пустил слезу, вроде полегче стало. Ещё постоял немного, «отпустило». Пошёл он до туалета, а там лыжня начинается. Хитрый «скол», обыкновенная обманка охотников: уходить в тайгу незаметно, огородами, чтобы никто следы не видел. В общем, странного здесь ничего не было. Он сам в своё время всегда так в тайгу ходил, тайно, за пряслами, по пихтачам и кустарникам. Только вот направление движения Толика и Витьки предсказали плохое. Лыжня уходила в обход Осиновой горы, в невысокий распадок, к южной границе старого пожарища, где стояла семья маралов.

Дед прислонился к покосившемуся туалету. Что-то скололо у старого охотника под мышкой, да так, что дух занялся. Никогда такого не было, а тут непонятное происходит. Он на минуту присел на корточки, восстановил дыхание. Когда сердце забилось в обычном ритме, настроил себя: «Успокойся, всё будет хорошо!»

Прежнее состояние вновь вернулось, и он поспешил по тропке назад, к дому, проворно вскочил на разбитое крыльцо, без стука ввалился в дом:

— Куда твои охламоны пошли?