Когда ты был старше

— Вот так и я свои проценты заработаю. Можно, я еще предложение сделаю?

— Конечно.

— Понимаю, наверное, прямо сейчас сентиментальные чувства вас не обуревают. Но — осмотрите чердак. Чердак — это всегда место, где живет память. Праздничные украшения до сей поры семейная традиция, только о них загодя не думаешь. Пепельница, которую вы смастерили для мамы в летнем лагере.

Я едва не сказал: «Так вот где в этом доме можно найти пепельницу!» Не сказал.

— Вынужден просить вас о странной любезности.

— Наверное, я слышала и постраннее.

— Я все время думаю… — Потом я умолк. И всерьез усомнился, стоит ли продолжать. Но — нужно. Выбора у меня не было. — Все время думаю, что, возможно, моя подруга Анат потеряла номер моего телефона. Возможно, он был в пекарне и сгорел. Возможно, она не может узнать его по справочной, потому как она не знает, что мой мобильник зарегистрирован в Джерси-Сити, а не в Нью-Йорке. Но она знает, где находится этот дом…

Я ждал. Молчание. Я поднял взгляд, надеясь, что Шерил Бейкер-Кин не слышала про меня с Анат и глаза ее не будут полны умилительной симпатии. Я проиграл. Были полны.

— А вы не пробовали сами позвонить ей? Или прогуляться до их дома?

— Единственный номер, какой был у меня, это телефон пекарни. Две недели я потратил, отыскивая, где они живут, в справочнике их нет, и, пока я добрался туда, они собрали вещи и уехали. Понятия не имею — куда. Неважно. Это глупо. — Я понимал, что Анат, наверно, даже не пыталась звонить.

Я уронил лицо в ладони. Думал: «Ни за что не заплачу. Не заплачу. Не заплачу», — и плакал. Так, чуть-чуть.

Шерил подошла ближе, села на диван рядом со мной. Мысленно я молил: не трогайте меня. Она положила свою ладонь мне на руку.

— Чем, по-твоему, я могла бы помочь?

— Я думал, может, мне написать ей записку. На случай, если она придет к этому дому. Позже. После того, как его продадут. Как думаете, купившие дом, кто бы они ни были, передали бы ей записку, если бы она у них была?

— Я буду готова попросить.

Я не отрывал ладоней от лица. Мне хотелось спрятаться, а это было самое доступное средство.

— Глупо это. Я понимаю. Только у меня такое чувство, что иначе я всегда буду гадать. Вы понимаете. Не держит ли ее отец взаперти, не давая связаться со мной. Или не потеряла ли она номер. Или…

Нечего и говорить, что я держал курс на самый вероятный для себя вариант. Тот, что Анат не пожелала связаться со мной. Я решил застопориться. Решил не идти туда. Вообще.

— Пишите записку, — сказала Шерил. — Может, почувствуете себя лучше. И позвоните мне, когда отправитесь обратно в Нью-Йорк. Большую часть оставшихся дел мы сможем согласовать по телефону.

Возможно, Шерил выждала еще минуту-другую. Не очень понимаю, почему. Может, чтобы увидеть, извлеку ли я вновь свое лицо на белый свет.

Наконец я услышал, как щелкнула, закрываясь за нею, входная дверь.

Вот что я нашел на чердаке помимо старой мебели: три картонных ящика. Все одного размера. Все были взяты из супермаркета: когда-то в них упаковывались бумажные полотенца. Наверное, с Герсонова рынка. Старательно надписанные. Старательно обклеены лентой.

Я не был готов к такому уровню редкой упорядоченности.

Почему же тогда в сравнении с этим дом в таком беспорядке? Как-то получалось, что моя мать уделяла больше внимания своим старинным воспоминаниям, нежели повседневной жизни. Может быть, в том и была некая логика. Я не смог понять.

На одной коробке написано «РОЖДЕСТВО». На другой — «РАСТИ». На третьей — «БЕН».

Я раскрыл рождественскую коробку. Внутри — полный порядок. На дне мама положила гирлянды лампочек для елки, заботливо свернутые в круг и перетянутые проволочками-зажимами. Никакой путаницы. Сверху она уложила украшения, каждое тщательно завернутое в целый газетный лист.

В середине рождественская деревня. Чистая, неиспользованная вата, все еще в пачках. Домики. Лошадка, запряженная в сани. Зеркало-озеро. Скунс, катающийся на коньках. Оленье семейство, навечно склоненное к водопою.

Я уложил все обратно и отнес коробку вниз.

Вспомнил, как доктор Боско советовала мне выбраться отдохнуть в место, где весело. Я уложу эту коробку в машину вместе с несколькими коробками финансовой документации и поеду обратно в Джерси-Сити. И рождественская деревня сделает мою квартиру веселой. Камина у меня не было. Зато, может, я приспособлю столешницу. Попробовать стоит.

Я раскрыл свою коробку. Только в ней я долго не рылся. По большей части в ней было то, что я ожидал увидеть. Табеля, полные пятерок. Рукодельные открытки на День матери и Валентинов день. Рисунки, которые я рисовал в детском саду. Я открыл коробку Бена. То же самое. Ничего особо стоящего. Вещи, какие только мать могла бы любить.

Я заклеил лентой свою коробку и отнес ее в машину.

Потом, подумав, вернулся за коробкой Бена и тоже погрузил ее в машину.

Не то чтобы мне и в самом деле были нужны все эти реликвии, хотя бы и мои. Больше потому, что они явно нужны были моей матери. И потому, что ее не было рядом, чтобы тайно хранить эти памятные вещицы. Мне предстояло хранить память вместо нее.