Когда у нас зима

Я тоже сделал на лице матросское выражение, как у него, и мы сели на специальный стул для поджидания гостей, это такой стул, откуда гвозди не вылезают, безопасный для штанов, и мы вдвоем на нем умещаемся. У нас есть похожая карточка, где мы тоже вдвоем, а сзади замок, но там я матросистей, чем он, потому что стою раскорякой.

Пока он читал, я думал про тех четырех теть, у которых нет дядей. Задачка не из легких, потому что нормально, когда у каждой тети есть дядя, но, например, у меня есть тети, а я не дядя. Проще всего кого-нибудь спросить, но я не стану, жуть как люблю вещи, которые не понимаю.

Дорожка до калитки была хорошо расчищена, чтобы мы не упали, когда пойдем им навстречу с веселыми лицами. Даже Гуджюман спрятался куда-то, он всегда прячется, когда приезжают родственники, потому что не знает, на кого лаять, а на кого нет.

Когда просвистел десятичасовой поезд, мой брат загнул уголок страницы и пошел по дорожке здороваться. Я всегда пропускаю его первым и все за ним повторяю, это целая китайская церемония: некоторые тети не дают целовать себе руку, другие целуют тебя три раза, еще другие только один раз, одни целуют сначала в левую щеку, потом в правую, другие наоборот, и он помнит, какая как, и не путается.

Первыми пришли тетя Ко́рни, тетя А́рни и тетя Мари́. Это потому, что они всегда без багажа. Они очень веселые и, пока нас целуют, кричат маму. За ними пришли тетя А́ми и тетя Чи́чи, неразлучные и сестры, потом еще пять теть, которых я не очень различаю, и последними — старые тети: тетя Ми́ци, тетя Ви́ви, тетя Фи́фи, тетя Со́фи и тетя Э́ми, другими словами — Ми́ца, Виори́ка, Филофте́я, Софи́я и Эсмера́льда. С дядями легче, они жмут нам руки, кроме дяди Ио́на и дяди Пе́тре, которых мы любим больше всех, потому что они студенты.

Когда церемония кончилась, мой брат быстро набрал пригоршню снега и смыл с меня помаду, чтобы меня не вырвало. Он держал меня за матросский галстук и, когда я успокоился, сказал, что нам привезли в подарок два кулька конфет, но это такие конфеты, которые тверже, чем зубы, и лучше мы будем ими пуляться. У нас на крыше есть петушок, мы в него обычно пуляемся, глиняный петушок и без гребешка, но, наверно, от какой-нибудь болезни, потому что мы в него никогда в жизни не попадали.

Двор был полон, и все смеялись, не замечая, какое сегодня низкое небо. Дорожку затоптали, и мой брат Санду повел меня за руку, как на фотографии, ставить на стол последние три тарелки, которые недоставили специально для нас, чтобы все видели, как мы помогаем маме.

Пока мы помогали маме, дедушка и папа повели гостей раздеться в маленькую комнату и показать им последние мамины вышивки, наволочки и скатерти с павлинами. У нас их много, пятнадцать павлинов на подушках и двадцать на скатертях.

— Тонкая работа, только это сейчас не в ходу, жаль ее, бедняжку. И потом в деревне, без всякой перспективы...

Это мы услышали по телефону, одна «трубка» была в той комнате. Говорили две тети. Потом мы услышали, как они спускаются в подвал постучать по бочонку с цуйкой, потом все зашли в парадную комнату, где был стол. Две синицы клевали снаружи окно. Родственники кололи орехи, грызли яблоки и завидовали папе, что он живет в деревне. Они завидовали, пока не уселись за стол. Этот стол — папина гордость, он его сам сколотил и говорит, что он хорош и на свадьбу, и на поминки, мне особенно нравится, что у него в одном месте из-под крышки вылезает гвоздь и каждый раз рвет кому-нибудь платье, но папа все равно его не вытаскивает. Вот только стол, хоть и длинный, всех не вмещает, и тогда мы приставляем к нему швейную машину. Я, мой брат и мама будем есть за швейной машиной.

Когда все усаживались, то проходили мимо нас и поэтому гладили нас по головам. Головы нам мама специально помыла хозяйственным мылом. Я смотрел на дядю Аристи́ку и дядю Джи́джи, они между собой очень дружат, живут в двухэтажных домах за холмом и всегда, сколько я их знаю, представляют в лицах одну и ту же шутку.

— Кого я вижу! Ей-богу, это Аристика! — начинает дядя Дчсиджи, а тот ему отвечает:

— Бога нет, почтеннейший Джиджи.

— Это с каких же пор, а?

— С 23 августа[2], бэ!

И оба хохочут.

Я нагнулся под стол посмотреть, на кого пришелся сегодня гвоздь, но все загораживал дядя Аристика, он очень толстый, и тогда я сделал вид, что нагнулся проверить кошку. Тетя Корни как раз хрустнула пальцами и сказала:

— Натуральные яички, не то что у нас в городе!

И мама заторопилась всем положить по натуральному яичку. Все ели, улыбались и рассказывали друг другу про свою жизнь. И вот когда дядя Вили, муж тети Арни, рассказывая про свою жизнь дяде Аристике, который живет за холмом в двухэтажном доме с тетей Ами, то есть Амелией, пролил себе на брюки, мой брат протянул ему тряпку, которую он заранее приготовил, и сказал: «Пожалуйста». Это производит впечатление. Я бы мог тоже попроситься за тряпкой, но я должен сидеть на случай, если кому-нибудь захочется погладить меня по голове.