Когда у нас зима

Папа вышел покурить. Пока что он один из всей нашей семьи курит, и, хоть он высокий и сильный, он никогда нас не бил. Не могу сказать, что мы его не боимся, я думаю, его всякий испугается, на вид он очень сердитый, ни у кого нет такой складки между бровей и таких усов, как кукурузный шелк. Он почти никогда не улыбается, даже когда мы летом всем семейством идем в Малу, это село, где он родился, совсем маленькое, вместо улиц тропинки, туда можно добраться только пешком, и там у нас есть еще дедушка, очень сгорбленный, потому что вынес на плечах обе войны, он ходит в одной рубахе и зимой, и летом, дает нам леденцовый сахар, какой водится только у старых людей, и рассказывает сказку про одного человека, который хотел разбогатеть и купил яйцо, по дороге домой случайно разбил и остался бедным, потом рассказывает про чужие страны, где очень красивые девушки и почти все время дождь, потом мы едим мамалыгу с молоком и ложимся спать. Мы его очень любим. Одного я не понимаю: почему он не похож на папу?

Дальше я сейчас не скажу про дедушку, подожду до лета, когда мы снова к нему пойдем. Пока что холодно, и папа курит. Синицы щебечут между собой в обиде, что так до нас и не достучались, и принимаются клевать проволоку для белья. Из-за этого ее приходится каждый год менять. Папироса зашипела на снегу, и одна синица к ней слетела, но разочаровалась и вернулась на проволоку. Я еле дождался, когда папа войдет в дом, мне ужасно нравится, как он входит в дом: сильно нагибается, чтобы не задеть за косяк, только волосы и усы видны, шагает через порог большим-большим шагом и так хлопает дверью, что все вздрагивают. И сейчас все вздрогнули и начали ему завидовать, что в деревне чистый воздух.

Я тоже много раз пробовал так входить, но у меня не получается. Я и нагибаюсь, это-то нетрудно, и дверью хлопаю, но вот большой шаг у меня никак не выходит. К тому же и вздрагивать некому, потому что я пробую только при брате, а он не вздрогнет, даже если войдет учительница по математике.

Родственники ели третье, никто не просил у меня ни соли, ни перца, так что меня стало клонить ко сну, от запахов. Я прислонился головой к плечу моего брата и услышал издалека, будто через замочную скважину, как дядя Аристика спрашивает папу, сколько у нас овец.

— Пятнадцать,— сказала мама, потому что папа и не думал отвечать.

— Я их заберу поближе к весне,— сказал дядя.— Даром я, что ли, у вас держал своего барана? И что ты так надулся, ты в этот дом вошел голодранцем, мы что тебе, кредитный банк? Ступай вон к своим, в кооператив, пусть они тебя обеспечат! Думаешь, если ты одурачил свою жену, с нами тоже этот номер пройдет? Ты взял себе жену из хорошей семьи, смотри, тут сидят только уважаемые люди, посты занимают, инженеры, в опинках[3] не ходят. Ты когда ботинки первый раз увидел, а? Ну, когда? Молчишь? То-то. Лучше молчи.

Мама плакала. Она всегда плачет. Я смотрел на папин кулак, который лежал на столе, огромный, с темными жилами. Ах, мне бы такой кулак, хотя бы один, оба не надо, разбить нос и часы на золотой цепочке поперек брюха этому дяде, которого мама учит нас любить как родственника.

— И раз уж к слову пришлось, я заберу и сливы, они с того надела, который папочка обещал в наследство нам с Ами и Чичи, как старшей сестре. Правда, папочка?

— Бери, бери, Аристика,— сказал дедушка,— только не надо таких слов, стыдно...

Папа уставился на дядины золотые часы и молчал. Жалко, что он молчал, лучше бы он был храбрым, но вообще, может быть, мне это все приснилось. Я забыл сказать, что мне снится очень много всего, и не обязательно во сне. Поэтому, как только мне начинает что-то сниться, я закрываю глаза и ложусь спать, хотя, я думаю, полагается наоборот.

Мой брат это знает, и он понес меня потихоньку, чтоб не спугнуть сон, в нашу комнату. У нас там есть кровать на четыре персоны, в которой спят только две персоны, я и мой брат. Сейчас она завалена чужими пальто, которые пахнут не слабее, чем родственники, и Санду положил меня между запахами тети Корни и тети Арни, у них и пальто любят поболтать, как они сами. Мне так хотелось спать, что я даже не стал думать про белых подкроватных человечков. Я забыл сказать, что под нашей кроватью живут человечки в белых одежках, которые хватают тебя за ноги и тащат под кровать, но это только ночью, днем они боятся кошки.

Я поспешил заснуть, и как было бы хорошо, если бы не эти запахи, из-за них мне снились партизаны и ничего вкусного. Обычно мне снится простокваша. Когда мне весело и по воскресеньям, мне снится кулич с орехами, но бывают случаи, особенно весной, когда мне снятся мягкие конфеты. Я их пробовал только один раз, с елки, но много про них читал, они называются помадка. И конечно, когда мне грустно или когда я поссорюсь с братом и думаю, что жить дальше нет смысла, тогда мне снятся партизаны.