Когда убьют – тогда и приходите

– Все в порядке, у нас ковров нету.

Ковров действительно не было – ни на полу, ни на стенах.

– Вы извините, что я вас потревожил в выходной день, но у меня к вам дело такого рода…

Ордынцев откашлялся, подыскивая такую формулировку, чтобы не огорчить этих приятных людей, если окажется, что они выбросили чертежи, но тут в комнату заглянул хозяин и сказал:

– Все готово, прошу к столу.

Ордынцев снова стал отнекиваться, но его никто не слушал, и он занял почетное место во главе маленького кухонного столика.

Заявленный шедевр оказался обычной картошкой с мясом, приготовленной на уровне больничной кухни, но Ордынцев, покатав картошку во рту на манер старого вина, закатил глаза и сказал, что это восхитительно.

Жена засмеялась, а вслед за ней и муж.

– Да ладно вам! Вот всегда так! Танечка между делом тяп-ляп – и произведение искусства, а я полдня потрачу на шедевр, а на выходе серая и пресная субстанция.

– Такое не только на кухне происходит, – фыркнула Танечка.

– Нет, правда, очень вкусно, – сказал Ордынцев и заработал вилкой, потому что действительно проголодался.

Ему стало хорошо и спокойно, как будто дома, и вдруг подумалось, что он с женой тоже жил бы так, если бы она не умерла. Тоже бы смеялись вместе, и по выходным он повязывал бы фартук и кухарил, а Костя помогал бы ему, и они бы спрашивали: «Саня, что ты хочешь? Что приготовить тебе?», а жена бы смеялась: «Пока вы меня не вовлекаете в ваши игры, делайте, что хотите!»

Да, у него было бы так же, радостно, без изматывающих страстей, простое обывательское счастье. Может, кому-то оно и кажется мещанским и недостойным, а ему пришлось бы в самый раз…

После картошки жена накрыла чай, достала вазочку с печеньем, банку малинового варенья, каковое Ордынцев попросил ради него не открывать, но хозяйка все равно открыла, потому что весна и надо доедать старые запасы.

Михальчук-сын рассказывал, как тепло относился к Ордынцеву отец, как гордился тем, что внесет свой, пусть и скромный вклад в медицину, он даже взял в библиотеке учебник по травматологии и ортопедии и вообще, кажется, планировал долгое сотрудничество.

Ордынцеву стало мучительно стыдно. Получается, он не проявил деликатность, а наоборот, вроде как не исполнил последнюю волю человека. Пряча глаза, он пробормотал, что администрация категорически запрещала ему научную работу, но теперь ситуация изменилась, и будем надеяться, что через несколько лет в травматологии появится конструкция Ордынцева-Михальчука. Или даже Михальчука-Ордынцева.

– Да папа не ради славы, просто ему интересно все это было! Ум такой пытливый… – Таня улыбнулась, – рац за рацем, рац за рацем. Я уж смеялась: господи, папа, это же на каком уровне предприятие находилось, когда вы туда пришли, если вы уже десять лет непрерывно вносите рацпредложения и еще не уперлись в совершенство? Что ж там на старте-то у вас было? Палка-копалка и борона-суковатка? Смеялся только… А уж как он вашей темой загорелся! Сейчас чай допьем, и я все вам выдам.

Ордынцев улыбнулся и попробовал варенья, которое и правда собиралось забродить, но все равно было вкусным. Сейчас, сидя по кухням, модно проклинать власть и социалистический строй в целом, но ирония в том, что больше всех ноют те, которые и при капитализме оказались бы никому не нужны. А вот Михальчук бы на загнивающем Западе не пропал бы, а наоборот, стал миллионером. Одно только его изобретение против обрыва клети чего стоит! Но человек не роптал, не ныл, а просто делал, что ему нравится, и радовался, что востребован, приносит пользу людям. И сын с женой…

Таня как раз пригласила его в комнату и открыла секретер, в котором стоял аккуратный ряд картонных папок на шнурках.

– Мы пока храним папины бумаги, – сказала она, – вдруг кому понадобится. Ну, про вас-то мы знали, что придете.

Быстро перебрав папки, она подала ему одну, помеченную красным крестом. Ордынцев открыл. Внутри обнаружились не только их совместные чертежи, но еще личные разработки Михальчука, показавшиеся Ордынцеву весьма остроумными.

Да, советские люди уникальны. Добропорядочные граждане из капстраны бережно сохранят отцовское наследие, но никому даже взглянуть не дадут, пока не зарегистрируют в патентном бюро. А как иначе, надо же свою копеечку получить с папиного изобретения.

А вот сын Михальчука со своей Таней отдают, ни на секунду не задумавшись о выгоде. Даже об увековечивании имени отца не заботятся, логика простая: раз на пользу людям, то берите.

Почувствовав себя по-настоящему растроганным, Ордынцев неловко обещал, что будет держать их в курсе своих исследований, но уже видно, что Михальчук здорово помог травматологической науке.

– Ах, если бы папа был жив, вот бы порадовался! – воскликнула Таня. – Я бы уже за вином неслась для дорогого гостя… А, кстати, есть!

Ордынцев стал отнекиваться, прощаться, но его чуть ли не силой усадили на диван, и из того же секретера, только из другого отделения извлекли бутылку неплохого коньяку. Хозяин принес крохотные рюмочки, и Ордынцев, не чинясь, замахнул.

– Ну, земля пухом, – вздохнула Таня, – рано, папа, вы от нас ушли…