Когда убьют – тогда и приходите

Ирина засмеялась.

– Посмотрите, посмотрите. В воспитании детей нельзя пренебрегать никакими мелочами.

– Ладно, как скажете.

– Я плохо представляю себе обязанности молодой матери, поэтому требовала от себя слишком много. Извините меня.

– Что вы, мне самой интересно.

– Вероятно, я слишком близко к сердцу приняла судьбу Любови Петровны, и от этого увидела опасность там, где ее нет.

– Так действительно были основания задуматься.

Учительница пожала плечами:

– Нужно повидать Катю. Если она нашла чемодан, то и не о чем больше говорить.

– А если нет?

– Я думаю, у вас и так хватает забот. Еще раз прошу прощения за навязчивость, но я действительно очень мало что знаю о буднях матери семейства. В отличие от Любови Петровны, у меня даже племянников нет. Женихов моей сестры разбомбило под Ростовом, пронеслись над ними с ревом черно-белые кресты…

Ирина молча смотрела на Гортензию Андреевну, и та продолжала:

– Женихов моей сестры
Разбомбило под Ростовом.
Пронеслись над ними с ревом
Черно-белые кресты,
Пушки били у Днестра,
Кровью набухала Припять —
Оттого моя сестра
Не сумела замуж выйти.
Женихи моей сестры
В ночь уходят, день встречают.
Их московские дворы
На рассвете замечают.
Запечатаны уста,
Срублен тополь, срезан колос…
«В бой! За Родину! За Ста…»
пуля – и оборван голос.
Как погасшие костры —
Только пепел да уголья,
Женихи моей сестры
Из подполья, исподлобья
Молча смотрят сквозь туман.
Взмах руки. Крыло платочка.
«Дан приказ на запад…» Дан!
Дан и выполнен, и точка.

Чтобы не заплакать, Ирина крепко зажмурилась. Володя наелся и сладко посапывал у нее на руках. Она убрала грудь.

– Автор Евгений Храмов, – сухо проинформировала Гортензия Андреевна, – между прочим, ваш коллега по первой профессии.

– Судья?

– Нет, следователь.

Ирина покачала головой.

– Спасибо вам, что проявили участие к одинокой старухе, и я действительно благодарна, но не нуждаюсь в жалости.

– Что вы, Гортензия Андреевна, какая жалость! Нам с Кириллом просто стыдно наслаждаться таким шикарным теликом и ни с кем не делиться.

Учительница рассмеялась, и стало ясно, какой обаятельной девушкой она была когда-то. Обозначились ямочки на морщинистых теперь щеках, глаза блеснули, будто сорок лет назад.

– Не жалейте меня. Да, многого не случилось, но жизнь прошла не напрасно. Я старалась помогать детям стать достойными людьми, и, надеюсь, здоровье позволит мне еще какое-то время это делать. Не сочтите меня хвастливой, но порой я думаю, что передать свои знания и опыт в какой-то мере даже важнее, чем оставить потомство, или совершить научное открытие, или создать шедевр. Так ты будто остаешься в реке жизни, даже когда тебя не станет… Впрочем, мне трудно объяснять что-то сложнее «жи-ши» пиши через «и».

– Я поняла.

Гортензия Андреевна встала и поправила пышный кружевной воротничок тем отработанным движением, как военные поправляют фуражку.

– Еще раз благодарю вас за гостеприимство и радушие, и на этом наше сотрудничество будем считать оконченным.

– Ой, а книжку-то как вам вернуть? – спохватилась Ирина.

– Это подарок. Она ведь и этому очаровательному молодому человеку понадобится.

– Давайте чемпионат все-таки досмотрим.

Ордынцев весь день носился по больнице как безумный. Неопытный дежурант госпитализировал уйму народу не по профилю, и теперь следовало раздать этих пациентов кого на терапию, кого невропатологам, а одного в урологию, потому что молодой специалист умудрился перепутать остеохондроз с почечной коликой. Отделения были и так переполнены, заведующие забирали больных неохотно, предлагали Ордынцеву вспомнить клятву Гиппократа, взять учебник и лечить всех, кого ему послал бог в своей великой милости.

Как только он решил эту проблему и сел за стол проверять истории, так ожил телефон и не умолкал до конца рабочего дня.

Первым позвонил профессор, с которым Ордынцев советовался насчет своей конструкции. Ничего интересного наставник не придумал, зато у него родилась идея, что Ордынцеву надо оформить четверть ставки ассистента кафедры и взять группу.