Когда убьют – тогда и приходите

– И вы уверены, что она стоит разрушенной психики вашего ребенка? Еще раз говорю: любите своих детей, хотя бы потому что жизнь – очень хрупкая штука. Все меняется в одну секунду, и вещи, составлявшие цель вашей жизни, вдруг перестают иметь всякое значение. Поверьте, дорогие мои, если случается самая страшная трагедия, и родители теряют ребенка, они жалеют не о том, что он получал тройки, а о том, что лишний раз его не обняли. Каждая ссора, каждая обида сочатся из сердца страшным ядом. И даже если все в порядке, все живы и здоровы, время идет, и через пятнадцать лет никто не вспомнит, что у вашего ребенка было по математике, и значения это абсолютно никакого иметь не будет, а детские обиды сохраняются на всю жизнь. Не обижайте своих детей, ведь научить их быть честными, храбрыми и добрыми гораздо проще любя, чем унижая, а насчет строгости не беспокойтесь. Я обеспечу ее столько, сколько нужно, и даже чуть сверх того.

На этом собрание закончилось, Ордынцев вместе с другими родителями устремился к дверям, но Гортензия Андреевна его остановила.

Он выглянул в окно. Костя гонял в школьном дворе с другими ребятами и, кажется, был увлечен игрой, только Ордынцев понимал, что ребенку давно пора домой. Бедняга целый день проболтался на продленке, даже если сам не утомился, то тело устало в школьной форме.

Сообразив, что он торопится, Гортензия Андреевна предложила пройтись до метро.

Когда вышли на улицу, железки в мешке снова забренчали, Костя заинтересовался, что там, а когда узнал, что работа от деда, объяснил учительнице, что это папин конструктор, с помощью которого он будет собирать для людей новые ноги и руки.

Гортензия Андреевна заинтересовалась, и Ордынцев рассказал ей всю эпопею, а заодно и про предложение преподавать.

– Что ж, это замечательно! Это самое приятное и благородное занятие на свете – передавать свой опыт.

– Как-то не смотрел на это в таком возвышенном ключе…

– А что смотреть? Попробуйте и поймете.

Ордынцев пожал плечами. Им с Костиком в метро было не нужно, но они проводили учительницу, а заодно заглянули в магазин игрушек. Сами по себе игрушки уже не волновали сына, но в центре зала располагался небольшой бассейн, в котором жили водяные черепашки с красными пятнами на голове, и сын любил за ними наблюдать.

Костя примерз к бассейну, а Ордынцев с Гортензией Андреевной остановились возле прилавка с канцелярией. Учительница взяла стопку бумаги для заметок, а Ордынцев, раз уж пришел, запасся главным инструментом врача – купил десять штук ручек.

Вдруг Гортензия Андреевна заговорила с ним о Любови Петровне, какой та была и точно ли трагедию невозможно было предотвратить.

Он отвечал, как мог, честно, но так и не понял, к чему она вела. Хотела пристыдить, напомнить, что, кроме суда народного, есть еще божий и человеческий и ему рано наслаждаться чистой совестью? Или просто любопытство?

Катя так привыкла работать по воскресеньям, что без будильника проснулась в половине седьмого, встала, умылась и, только зажигая газ под чайником, вспомнила, что поменялась сменами, и ей никуда не надо.

Самым разумным было бы, конечно, юркнуть обратно в постель, но спать совершенно не хотелось, как оно всегда бывает, когда у тебя нет абсолютно никаких срочных дел, и Катя подумала, что черт, скорее всего, уже наигрался с чемоданом. Надо поискать, а заодно и уборку сделать. Окна пора помыть.

Ах, как она не любила эти окна… Старалась, оттирала вроде бы до хрустальной чистоты, но как солнце выйдет – бац, разводы! Она и с порошком и без порошка, и тряпкой, и газетой, но идеал был недостижим. Один раз она даже выпросила на работе бутылку эфира, который в смеси со спиртом до блеска оттирал стекло, у тети Любы чуть сердечный приступ не случился от таких нововведений. «Эфир – это средство для наркоза, балда! Конечно, где им еще дышать, как не на подоконнике, крайне мудрая идея! Слава богу, я пришла, пока ты его не раскупорила… Ладно, в который раз Иисус нас спас».

Помня, что начинать надо с самого трудного и противного, она полезла на окно с ведром воды, тряпкой и пачкой старых газет.

Немного ободряло то обстоятельство, что день выдался пасмурный, и разводов сразу будет не видно, а потом наплевать. Дело спорилось, Катя даже запела, и мысли потекли, как всегда за физическим трудом, неглубокие, но интересные и приятные.

Например, почему у тети Любы получалось без разводов, а у нее нет, хотя делали они вроде бы все одинаково. Как в поговорке, из той же мучки, да не те ручки. Тетя Люба обещала, что мастерство придет само, но пока оно к Кате что-то не торопилось.