Когда уйдешь

Удар по щеке тонкой ладошкой он принял почти с удовольствием. И это было достаточным поводом, чтобы перебросить ее через плече, а потом отнесли на диван и щекотать до тех пор, пока из ее глаз не показались слезы. А попутно поприкасаться к ней везде так, чтобы она этого даже не заметила. А Леля при этом покусала его, где только могла, оставив следы своих зубов в нескольких местах на шеи, на руках и плече. А потом, когда он прильнул губами к ее губам, укусила и за нижнюю губу так, что у него пошла кровь. Но он продолжал ее целовать. Длилось это так долго, что, когда он ее отпустил ей потребовалось время, чтобы отдышаться.

– Ты такой придурок, Андриевский. – сказала она, оставшись лежать на диване.

– Я знаю.

– И никакой ты не философ!

– Аха. Заешь, Леля, настоящий удел философа вообще не заботится ни о какой философии.

– А удел доктора не заботится о больных!

Он рассмеялся.

– Нет, Леля. Ты все перековеркиваешь.

– Но из твоих слов именно так и получается!

– Тут имеется ввиду немножечко другое. Ты что-нибудь слышала о Диогене Синопском?

– О ком?

– Это очень известный философ. Знаешь, Леля, он жил в бочке при этом сам Цезарь мечтал с ним познакомится.

– И что из этого?

– А то, что тот факт, что человек живет в бочке и ходит с факелом среди бела дня не мешает ему задумываться о возвышенном, так же как и любить маленького ангелочка не мешает мне быть философом.

Она посмотрела не него. Глаза светились привычной нежностью и теплом, на которые как всегда отзывалось ее сердце. Она тоже любила его, но сказала об этом всего раз и то проговорившись. Знает ли он как сильно любит его она? Может хотя бы вообразить? А если любит сам, то почему, почему не уговаривает остаться?

Она встала с дивана и подошла к нему очень медленными шагами, за которыми он наблюдал как завороженный. А потом положила руки ему на грудь, желая услышать, как бьется внутри его сердце. Андрей сглотнул собравшуюся слюну и коснулся ее волос, убирая светлую прядь за торчащее вперед маленькое ушко. Никогда еще она не казалась ему настолько привлекательно, как в эти последние минуты, что были даны ему держать ее в своих руках.

– Леля… – прошептал он еле слышно и это имя в который раз свело его с ума. Не даром он так часто произносил его вслух, больше, чем какое-либо другое слово. Хотелось сказать – останься, не уезжай. Останься навсегда. Тут. Со мной. Но голос ломался на этом слове. Он не мог лишать ее свободы, не мог об этом просить. И не мог, черт возьми, воровать эту девочку у ее семьи.

– Тебя дома ждут. – он взял ее за плечи и отстранил от себя, – Собирайся, заплетайся, одевайся. Я не знаю, что тебе еще надо. И поехали.

Она вздохнула и пошла в комнату, где у нее лежала расчёска. Не попросил. Что ж, она сама виновата. Наплела ему с три короба о любящей и волнующейся о ней семье. Он думает, что ее любят и по ней скучают, и даже не догадывается, что повезет ее в ад… А если бы знал отвез бы туда? Оставил бы ее одну среди серых холодных стен в компании тараканов и маминых собутыльников? В доме, где к ней приставал старый сосед? В доме, где у нее даже кровати своей нет и нет еды? Где всегда воняет? Где на деревянном полу в щелях все время лежит пепел от сигарет? Где мама громко смотрит свои тупые передачи, а она долгими бесконечными ночами сходит с ума от своих кошмаров и думает, что вот-вот случится что-то страшное. Что конец уже близок, и он хуже, чем просто смерть. Гораздо хуже.

«Например, то, что ты бросишь меня, мальчик со светлыми карими глазами. Бросишь и тогда звезды погаснут в небе. Что-то перевернется и не только внутри меня, но и в этом проклятом мире. И он больше никогда не будет прежним…»

Леля заплела две косички и не потому, что хотела, а потому что старалась избавиться от непринятых мыслей и надо было на время себя чем-то занять. Впрочем, это была ее самая привычная, обыденная прическа. Странно до невозможности было выходить из его комнаты, вставать с его постели и знать при этом, что сегодня она больше сюда не вернется. Ни сегодня и ни завтра. Не хотелось говорить – никогда, но это слова само нарывалось соскочить с ее языка. В руках у нее была сумка и пакет с вещами. Тот же самый багаж, с которым она сюда приехала. Андрей ждал ее в прихожей, заложив руки в карманы. Взгляд мглистый нахмуренный. Он не смотрит ей в глаза. Смотрит куда-то сквозь одежду, как будто пытаясь разглядеть пупок на ее животе. Леля подходит ближе, и они глядят на свое отражение в зеркале. Наверное, лучше бы им этого не делать. Потому что и Андрей, и Леля вспомнили тот день, когда он их сфотографировал. Это было так давно и в тоже время словно вчера. Они позавидовали себе из прошлого. Тем им, у которых впереди было сколько времени. Целых два месяца. Два самых счастливых месяца в их жизни.

– Пошли? – спросил он словно давая ей право выбора соглашаться на это предложение или нет.

– Пошли. – ответила она, думая, что другого выбора у нее нет.

Глава 16 Сундук