Когда уходит земной полубог

При таких обстоятельствах любой визирь в Исфагани, находящийся в здравом уме, должен был, казалось, с благодарностью ухватиться за протянутую царём руку помощи, но советников шаха куда более интересовали русские соболя, нежели прямой союз с великим Петром. Волынский доносил о сём с горечью: «...они не знают, что такое дела и как их делать, притом ленивы, о деле же ни одного часа не хотят говорить! И не только посторонние, но и свои дела идут у них беспутно, как попалось на ум, так и делают безо всякого рассуждения: от этого так своё государство разорили, что, думаю, и Александр Великий в свою бытность не мог войною так разорить!» На сём Артемий Петрович поставил точку.

Однако же, несмотря на всеобщее разорение, спеси и бахвальства у сефевидских вельмож не убавилось. При одном известии о походе Бековича-Черкасского на далёкую Хиву, которая никогда и не была под властью Сефевидов, Волынского со всей его свитой по приказу визиря взяли чуть ли не под стражу. В бешенстве (а характер Артемий Петрович имел самый горячий) Волынский сообщил в Петербург, что сей Эхтимат-Девлет «всякого скота глупее, однако такой фаворит, что шах ему в рот смотрит и что велит, то делает, того ради здесь мало поминается и имя шахово, только его; прочих же всех, которые при шахе были поумнее, тех он всех изогнал, и ниже, кроме него, почти никого нет, и так делает что хочет, и такой дурак, что ни подарком; ни дружбою, ни рассуждением подойтить к нему невозможно, как уже я пробовал всякими способами, однако же не помогло ничто».

И вдруг в сентябре 1717 года отношение к русскому посольству при шахском дворе снова переменилось. До Исфагани дошла весть, что весь отряд Бековича-Черкасского изрублен хивинцами, а голова самого несчастного князя выставлена на всеобщее обозрение. Советники шаха позлорадствовали над неудачей русских, но посольство Волынского решили отпустить с миром и почётом. Кто знает, ежели афганцы возьмут Исфагань, не придётся ли шаху со всем двором бежать поближе к русской границе? Посему подписали наконец торговый договор, по которому русским купцам дозволялось на равных с другими иноземными купцами вывозить шёлк-сырец из Гиляни и Ширвана. На прощальной аудиенции вручили Волынскому дружескую грамоту Шаха к царю и как презент Петру I — огромного слона, приведённого из Индии. Артемий Петрович через того слона пробил себе дозволение держать обратный путь не Перез Тавриз, вокруг которого шалили курды, а через безопасную Гилянь, дабы слона не убили! Возвращался он неспешно и всё замечал по пути: и неслыханное богатство Гиляни шёлком-сырцом, и пороховые мануфактуры в городе Саве, «понеже около сего места добывают множество селитры», и удобные для войска переходы, и дороги через горы. Пройдя через Гилянь, Волынский прибыл в главный город Ширвана — Шемаху, хан которого хотя и являлся вассалом шаха, но творил в своём ханстве всё, что было его душе угодно. Артемий Петрович явился в тот город глубокой осенью, когда снег уже закрыл высокие кавказские перевалы. Так что пришлось здесь и зазимовать — ведь драгоценный подарок шаха, теплолюбивый индийский слон Али, на снегу мог невзначай и простудиться.

   — Не мору же я нарушить священную волю твоего повелителя шаха — в целости и сохранности доставить слона моему могущественному царю в знак старой дружбы и великого уважения! — с любезной насмешкой разъяснил посол свою задержку хану Шемахи.

Хан хотел что-то молвить своему визирю-беку, но, должно быть, потом испугался, что этот красноречивый гяур отпишет ещё ябеду в Исфагань или, ещё хуже, приведёт в Шемаху русское войско, и согласно склонил голову.

После того Артемий Петрович снял богатый дом возле русского караван-сарая, занятого купцами из Астрахани и Москвы, и спокойно зазимовал в столице Ширвана.

Времени он и здесь, однако, даром не терял, и пока его советник, думный дворянин Андрей Лопухин, кормил слона (Али съедал прорву зелени), Волынский обходил караван-сараи и богатые торги Шемахи, прицениваясь к товарам и знакомясь с купцами, знавшими все пути-дороги и на Кавказе, и в Персии, и в Османской империи.

Купцы, с которыми говорил Волынский, все дружно жаловались на правителей-лихоимцев и разбойников-горцев, беспощадно грабивших их караваны.

   — Хотя бы царь привёл своё войско и навёл здесь порядок на дорогах! — говорили не только христиане-армяне, но и мусульмане-ширванцы, индийцы и даже сами персы.

В одном из больших караван-сараев повсюду звучала русская речь — здесь размещались обычно купцы из России, да и сам караван-сарай принадлежал богатейшему купчине Евреинову, ведшему торг не токмо в Шемахе, но и в Гиляни, Мазандеране и даже в далёкой Бухаре.