Когда улыбнется Ганеш

Но вот мы прибыли в Бриндаван. Еще более людный и шумный, чем Матхура и Гокул, и такой же тесный и неказистый. Голые до пояса, посыпанные пеплом йоги или вишнуитские святые, циновки, заваленные замками, плошками, фонариками и бог весть чем, велорикши, с трудом продирающиеся сквозь толчею, неожиданная стайка школьниц в голубеньких пелеринках и, конечно, множество самых разных животных составляли привычный пестрый рисунок улицы небольшого индийского города. И вдруг все это исчезло, прекратилось, оборвалось. Мы оказались в совершенно пустом переулке, в который выходили ворота нескольких храмов. И тут я впервые услышал магическое заклинание «Харе Кришна, Харе Рам!».

Самый большой из храмов здесь Бхагван Баджан. В нем сидят на полу, подобрав под себя босые ноги, женщины в белом. Одна из них дирижирует хором, яростно, безудержно, вызывающе воздающим хвалу Кришне. Две тысячи вдов уже многие сотни лет непрерывно возносят эту хвалу. Они сменяют друг друга не сразу, а постепенно, по 10–15 человек, и хор не замолкает. И этот живой памятник удали, красоте, мудрости и величию красноречивее всех прочих «вещественных доказательств». Не важно — был ли герой Кришна. Важно, чтоб было все это в жизни — и красота, и мудрость, и удаль. Сколь притягательным должен быть тысячелетний эпический образ, чтобы так вот слиться, срастись с представлениями о боге, сделаться частью души народа!

Две тысячи женщин пели славу Кришне. Одни были старые, изуродованные временем, другие еще не достигли апогея своей красы, третьи уже обрели ее в полной мере. Худые и полные, низкорослые и высокие, статные и неказистые, они пели одну и ту же фразу, вкладывая в нее все свое существо, все свои несбывшиеся мечты, все свое вдовье горе, всю свою женскую нежность.

Женщины эти ни с кем не общаются. Они живут в хижинах, когда-то брошенных хозяевами, кормит их и одевает в белую ткань крупнейший здешний храм Бриндаван бихари. Покинув хор, я направился туда.

Храм находится у самого берега Джамны. Путь к нему вымощен мраморными плитами, на которых вырезаны имена лиц, внесших материальные пожертвования, и их родителей. Белыми плитами выложены снаружи и изнутри все стены храма и его подсобных помещений. А за храмом на берегу Джамны под присмотром брахмана в желтой тоге висят на ветках старого баньяна красные, синие, желтые сари… Вроде бы те самые, которые Кришна украл у купавшихся пастушек.

— Пожертвования идут на содержание двух тысяч адов и пяти тысяч священных коров Матхуры и Бриндавана, — сообщил словоохотливый брахман. — Ну и, конечно, на пропитание здешних служителей культа. У них очень много работы, паломников здесь хватает в любой сезон. Но больше всего — летом, когда можно плюс ко всему совершить омовение в Джамне. Они и жертвуют…

Сухонький старец пробормотал это без всякого благочестия, будничным голосом и предложил бросить несколько монет в большую круглую тарелку на полу перед нишей, в глубине которой сверкало позолотой скульптурное изображение Кришны. Рядом, как и в других храмах, красовались его приемные родители и братец Балрам.

— Говорят, ученые установили, что этой скульптуре Кришны на тысячу лет больше, чем его истории, — прошептал мой гид. — Брахманы не знают, как это объяснить, а сам Кришна не оставил на этот счет никакого распоряжения…

О Кришне индусы знают все: с кем дружил, кого любил, какую еду предпочитал, когда ссорился с Радхой, когда они друг друга ревновали. Личная жизнь Кришны запечатлена бесчисленными миниатюрами на бумаге и слоновой кости, ей посвящают свое вдохновение мастера лубков «матхубани» и «паттачитра». Героя изображают в бронзе, камне, фарфоре, серебре. На картинах он почти всегда синий — в отличие от подчеркнуто белых Радхи и ее подруг-пастушек. Поначалу я по наивности думал, что синий цвет в данном случае попросту стилизация черного, ибо Кришна, по единодушному утверждению, родился черным. Решив проверить себя, спросил у гида. На лице у него отразился ужас.

— Что вы, сэр! Кришна посинел после того, как его укусила кобра, от которой он спас людей. Из черного он превратился в черно-синего и таким оставался до смерти…