Когда умирает ведьма

Было слышно, как поднявшийся на второй этаж человек прошел через гостиную, направляясь прямиком к комнате, где пряталась Наталья. Наталья сжалась в комок и кулачок прижимала к губам, запечатывая себе рот, чтобы не закричать от страха. Человек приблизился к двери, замер на мгновенье, словно прислушиваясь. Наталья перестала дышать, превратившись в невидимый в темноте сгусток ужаса, а в следующий миг человек осторожно стукнул в дверь и негромко позвал:

— Люда!

Мужской голос. Голос Тропарева.

* * *

— Вы даете стопроцентную гарантию того, что можно найти останки Тропаревых в подвале их сгоревшего дома? — спросил Калмыков.

— Стопроцентную гарантию может дать только один человек, — ответил Пахарь.

— Кто? Люда Тропарева?

— Или она, или Кривуля. Кто из них поджигал дом, тот и знает всю правду.

— То есть вы, как детектив, тут пасуете, — вопросительно посмотрел Калмыков.

— Да, — честно признался Пахарь. — Я сделал все, что мог. А дальше — уже только опытным путем. Надо разбирать пожарище, проникать в подвал…

— Вы думаете — трупы могли сохраниться?

— Трупы нет. Скелеты — почти наверняка. Думаю, их там будет три.

— Третий — это Можаев?

— Да.

— Понятно, — кивнул Алексей Иванович и поднялся из снега. И Пахарь тоже встал, понимая, что разговор окончен. И сразу что-то сломалось. Калмыков потерял интерес к своему недавнему собеседнику, и Пахарь испугался случившимися с людьми Калмыкова переменам. До сих пор они вели себя как персонажи второстепенные и ни на что не претендующие, это было похоже на поведение обслуги в присутствии хозяев: свои функции выполняют, но их не видно и не слышно. И вдруг обслуга будто обрела власть, и эта власть распространялась на Пахаря. Эти люди вдруг засобирались, задвигались, что-то осознанное и недоброе было в их действиях, и Пахарь ужаснулся тому, что сейчас произойдет.

— Послушайте! — просительно бросил он в спину оставившего его на расправу Калмыкову, и тот остановился, будто только сейчас вспомнил, что не все сказал.

— Тридцать минут у вас, — произнес Калмыков, глядя сквозь Пахаря, словно того уже не было. — Сколько за тридцать минут успеете, то и ваше. Дольше мы ждать не будем.

И тут же один из калмыковских людей из-за спины подал Пахарю неновую штыковую лопату. Ткнул ее в руки, потрясенный Пахарь ее механически принял, и только теперь до него дошло, с какой неотвратимостью приближается ужасный конец.

— Что вы делаете! — пробормотал он дрожащими губами, обращаясь к Калмыкову, но тот или слушать не захотел, или успел уже продрогнуть, удалившись от костра, — развернулся и ушел к машине, забрался в салон, хлопнул дверцей, отгораживаясь от происходящего у костра.

Пахарь повел взглядом вокруг. Его сторожили трое. Они смотрели на него с отстраненной брезгливостью, словно Пахарь был раздавленной на дороге кошкой: смотреть неприятно, но с ними лично такое никогда не произойдет. В этих взглядах читался приговор.

— Позовите его! — заговорил, захлебываясь, Пахарь. — Я должен с ним поговорить!

Но было уже поздно.

— Ты, мужик, про тридцать минут слышал? — спросил у Пахаря, который дал ему лопату. — Давай, сдвигай костерок, там под костром оттаяло немного.

Он обернулся и махнул рукой кому-то, кто сидел в машине. Зажегся свет фар, осветив подготавливаемое для казни место. Пахарь рванулся к машине, где, невидимый, находился Калмыков, но опекуны Пахаря были начеку. Его сбили с ног и он упал в снег, а когда поднял голову, увидел прямо перед своим носом пистолет.

— Я думаю, что ты своей выгоды не понял, мужик, — сказал Пахарю человек с пистолетом. — Это шеф еще с тобой по-человечески, чтоб тебя тут по весне не обглодали, а ты, вижу, совсем без понятия. Ты копать будешь, мужик? Или тебя кончать прям здесь, в снегу?