Когда умирает ведьма

— А его еще дождаться надо, — с напускным спокойствием ответил Михаил, и Наталья захлебнулась, не найдя, что сказать.

Она этого ледяного спокойствия испугалась даже больше, чем если бы Михаил на нее накричал.

— Что же делать? — пробормотала она, едва не плача.

— Не бойся ничего, — сказал Михаил. — Главное, делай все, что я скажу. Не подходи к окнам. Не зажигай свет. И никогда не оставайся одна. Сейчас я приведу сюда мальчишку…

Только сейчас Наталья вспомнила о Дыр-Быр-Тыре.

— О, господи! — сказала она горько. — Я так испугалась, что забыла про все!

— Он заперся в комнате и не захотел мне открывать. Наверное, его напугали выстрелы.

— Я его уговорю! — с готовностью вскинулась Наталья.

Но Михаил ее остановил.

— Останься здесь, — попросил он. — Я сам. Я быстро. Не бойся ничего.

Наталья слышала, как он в темноте вышел из комнаты, как спустился осторожно по лестнице, и как стучал в комнату к Дыр-Быр-Тыру и невнятно что-то бормотал. Наверное, уговаривал перепуганного мальчишку открыть ему дверь.

Потом они поднимались наверх по-прежнему в полной темноте, на лестнице было очень шумно от шагов, Наталья не сразу поняла, что людей на лестнице больше, чем двое, и о присутствии еще кого-то, кроме Михаила и Дыр-Быр-Тыра, догадалась, только когда шаги уже были в комнате. Еще не смея поверить, она позвала:

— Люда?!

И Люда отозвалась.

— Я была у Дыр-Быр-Тыра, — сказала она. — Тут какой-то шум. Я подумала, что он испугается, и пошла к нему. Что тут было?

Ей никто не ответил.

* * *

Калмыков и его спутники на двух машинах приехали в деревню, проехали по пустынной улице, миновали подворье сгоревшего тропаревского дома, на краю деревни не остановились, а пробились по снегу к самому дому Кривули.

Дом казался безжизненным. Ведущая к крыльцу тропинка занесена снегом. Никаких следов. Тут давно уже никто не ходил, похоже.

Калмыков вышел из машины. Его спутники хотели последовать за ним, но Калмыков взял с собой только одного из них, велев остальным оставаться в машинах. Он первым поднялся на крыльцо, толкнул входную дверь, оказавшуюся незапертой, прошел в комнату, где было темно, как всегда, и где воздух был напитан зловонием. Спутник Калмыкова нащупал на стене выключатель, щелкнул раз, другой. Безуспешно. Сквозь грязные стекла окон почти не проникал дневной свет.

— Выставь-ка окна! — распорядился Калмыков. — Заодно проветрим эту берлогу.

Он дышал через носовой платок, который прижимал к лицу. Парень прошелся вдоль окон, выбивая их одно за другим ударами ноги, и когда не осталось ни одной оконной рамы, и комната наполнилась морозным воздухом, в ней вдруг стало светло, и можно было рассмотреть захламленное старушечье жилище и саму старуху, которая лежала на кровати, разглядывая бесцеремонных гостей своим единственным глазом.

Калмыков приблизился к кровати, его спутник предусмотрительно поставил у кровати стул, смахнув с него старое тряпье.

— Здравствуйте, — сказал Калмыков, отнимая от лица пахнущий дорогим парфюмом платок и присаживаясь на скрипучий стул. — Я по поводу соседей ваших, Тропаревых, — он махнул рукой куда-то за окно, где, по его представлениям, была деревня. — Я не буду ходить вокруг да около и делать вид, что не в курсе, что мне ничего не известно. Я все знаю, бабушка. И про то, как вы Люду Тропареву привечали, и как ее родители были против этого, и как Люда перешла к вам жить, и что вы сразу после этого с Тропаревыми сделали…

Лицо старухи сохраняло бесстрастное выражение. Можно был подумать даже, что она не понимает, о чем с ней разговаривают. Но Калмыков на это не купился.

— Ну и бог с ними, с Тропаревыми, — сказал он как ни в чем ни бывало. — Я только хочу иметь доказательства того, что их уже нет. Твердые доказательства.

Старуха молчала. Безуспешно прождав ответа, Калмыков повернул голову и посмотрел на замершего у дверей спутника, будто хотел у него спросить, как же это так, мол, получается, что он, Калмыков, тут речи ведет и задает вопросы, а все его слова — как о стенку горох.

Понятливый подручный Калмыкова подошел к кровати, сорвал с головы старухи грязный платок, обнажив редкие седые клочья волос, едва прикрывающие белую кожу, усеянную темными родинками, быстрым движением захлестнул платок вокруг старухиной шеи и рванул за концы. Старуха захрипела и забилась. Ее мучитель ослабил петлю. Старуха закашлялась, хватая воздух ртом.

— Бабушка, я уговаривать вас не буду, — предупредил Калмыков. — Вы ведь с Тропаревыми тоже не церемонились, правильно? Так что знаете, как оно некрасиво бывает в жизни. Я к вам без претензий. Мне Тропаревы даром не нужны. Ну, не любили вы их. Ну, поступили вы с ними по-своему. Это ваши с ними дела. А мне только одно нужно: знать, что там такое произошло. Я просто хочу быть стопроцентно уверен, что Тропаревы в один прекрасный день вдруг снова не появятся.