Когда в Чертовке утонуло солнце (СИ)

К примеру, здоровенный детина, способный дать фору по ширине плеч самому пану Модрову, но при этом определённо принадлежащий к человеческой расе, и занятый торговлей свиньями, зло сплюнул в ответ на приветствие чернокнижника. Существо с синеватой кожей, крохотными глазками и очень длинным носом на узком вытянутом лице, перекладывавшее пучки трав на своём прилавке, демонстративно отвернулось. Фауст эти знаки пренебрежения заметил, но виду не подал.

В Старом Месте на процессию обращали уже куда меньше внимания, хотя и здесь, похоже, многие знали чернокнижника как минимум в лицо. Вообще-то Максим уже начал привыкать к тому, что большой, плотно населённый и шумный по местным меркам город Прага, был, если применять к нему стандарты XXI века, не крупнее какого-нибудь спального микрорайона. Причём даже не в мегаполисе, а в самом обыкновенном миллионнике. Так что большинство его жителей неизбежно оказывались знакомы — по меньше мере, «шапочно» — а уж своих ближних соседей на окрестных улицах знали досконально и поголовно, со всей их родословной и связями.

По той же самой причине парень периодически ловил на себе пристальные взгляды, говорившие о том, что многие пражане прекрасно распознают в нём чужака, несмотря на костюм, доспех и даже украшенную перьями шляпу. Впрочем, взгляды были не настороженные, а скорее любопытствующие, и когда Максим иной раз встречался глазами с тем, кто рассматривал его, то обычно получал вежливую улыбку. Мол, простите, пан, если потревожили, не сочтите за грубость.

Младшему стражу очень хотелось узнать у Иржи, что именно обнаружил рабби Лёв на кладбище, и какие сведения сообщил в приватной беседе командору, но Макс прекрасно понимал, что улица — самое неподходящее место для таких бесед. Поэтому терпеливо шагал вместе с остальными, поглядывая по сторонам, и время от времени принимаясь рассматривать Фауста.

Лицо у того было будто грубо вырезано из камня: крупные, резкие черты, казалось, подошли бы скорее какому-нибудь великану. Чернокнижник предпочитал бриться, но отсутствие бороды, усов и бакенбард компенсировалось невероятно густыми кустистыми бровями, встопорщенными, как будто Фауст постоянно пребывал в состоянии крайнего возмущения. Нос у мужчины был крупный, крючковатый, глаза широко расставлены, и бледно-голубые, что придавало им какое-то совсем детское, невинное выражение. Время от времени арестант возводил очи к небу, как бы демонстрируя встречным прохожим, что является невинным мучеником, терпеливо сносящим несправедливости мира.

Таким порядком их группа достигла, наконец, кордегардии, и чернокнижника сразу же отвели на третий этаж. Охранять его в кабинете командора остались сам капрал и Максим, солдаты из десятки Шустала отправились обедать. Рыцарь некоторое время деловито что-то писал, игнорируя присутствие в кабинете Фауста. Тот, в свою очередь, разглядывал потолок, стены, мебель, но демонстративно не замечал сидящего за столом командора.

— Куда вы ездили две недели тому назад? — спросил, наконец, Брунцвик, откладывая перо.

— Никуда, — не моргнув глазом, отозвался чернокнижник.

— Враньё. Вас видели уезжающим из города на юг.

— Кто?

— Не важно.

— Вот ваши «не важно» и врут. Я никуда не ездил. Последний месяц я сижу безвылазно дома и работаю над важнейшим исследованием. От которого меня грубо и, прошу это заметить, безо всяких к тому поводов, оторвали.

— Вы выехали из Нового Места через Свиные ворота около пяти часов пополудни, вернулись через три дня. Поэтому давайте сбережём друг другу время. Куда ездили?

— Никуда я не ездил, — возмущённо отчеканил Фауст. Ноздри его крючковатого носа грозно раздувались. — Может, вашим «не важно» стоило бы показаться доктору? Пусть изготовит им линзы. Меня, кажется, не так-то просто спутать с кем-то другим!

— Именно что. Вас хорошо запомнили дежурившие в тот день на воротах стражники. Ещё вас запомнила торговка рыбой, чей лоток стоит всего в двух кварталах от вашего дома, по пути к воротам. Она поприветствовала вас и предложила свежего карпа, а вы — это её удивило, потому и запомнила — спросили, нет ли сома. Сома у неё в тот день не было и вы, поблагодарив, отправились дальше.

Чернокнижник дёрнулся вперёд, словно хотел подскочить к столу командора, но Иржи с Максимом тут же схватили его за руки. Фауст, вырываясь, заорал:

— Вы в своём уме?! Какого сома? Кого она видела? Я не ем сомов!

— По религиозным соображениям, или как? — скептически скривился Брунцвик.

— Болван! — похоже, чернокнижника уже не останавливала перспектива получить обещанные десять суток за оскорбление при исполнении. — Это называется идиопатия! Ещё великий Гален писал об этом явлении в своих трудах! Хотя сомневаюсь, что вам его имя о чём-то говорит. Неуч. Солдафон.

Командор равнодушно слушал упражнения Фауста в оскорблениях, потом спросил:

— И как это связано с сомами?

— Я их физически не могу есть! — проворчал несколько поостывший чернокнижник. — На теле появляются высыпания, я начинаю задыхаться, если съем хотя бы немного мяса сома.

— То есть, если я сейчас прикажу принести сюда копчёного сома…