Когда в Чертовке утонуло солнце (СИ)

— Попробуем пойти от тех мест, где нашли тела. Я возьму Ульриха, а с вами пойдёт Франц.

— Не нужно. Резанов тоже знает эти места, он днём осматривал их с рабби Лёвом.

Фишер пожал плечами:

— Как угодно. Тогда вы двигайтесь к ангелу, а мы начнём у саркофага. Потом меняемся. Остальные ещё раз пройдут весь погост.

Иржи, Максим и Ульрих направились к склонённому ангелу. Младший страж старательно осматривался, опасаясь ошибиться с дорогой, но когда впереди мелькнул толстый ствол вяза, облегчённо выдохнул, понимая, что ведёт товарищей правильно.

— Тут коршун подарил мне перья, — сказал он приятелю.

— А мне ворон отдал свои на летненской переправе, — отозвался Шустал. — Просто сел на поручень парома прямо передо мной, каркнул — а когда взлетел, на настиле остались перья.

— Мой сбросил их из гнезда. Слышишь?

— Ага. Что-то прошуршало.

— Это он возится. Точнее, она. Думаю, это была самка. Вроде бы у коршунов самцы в гнезде не сидят?

До могилы с ангелом на памятнике от дерева было рукой подать. Они тщательно осмотрели и надгробие, и всё вокруг, но снова безрезультатно.

— Так и ночь закончится, — проворчал Максим. Он стоял, опершись локтем о тот самый пятачок, на котором днём ощущалось тепло от побывавшей на памятнике твари. Ульрих стоял чуть в стороне, разглядывая наполовину ушедший в землю и сильно покосившийся могильный камень, будто прикидывал, смогут ли они его приподнять. Иржи бродил по уже изрядно вытоптанной земле вокруг могил, время от времени носком сапога поддевая и переворачивая какие-то веточки и листья.

— Может, она только того и ждёт, — недовольно отозвался он. — Если ещё слаба, постарается не лезть на рожон, пока не наберёт сил. А при дневном свете мы не найдём ни её, ни гроб.

Со стороны старого вяза долетел знакомый крик коршуна, только в этот раз он был более высоким и протяжным. Макс машинально повернул на звук голову. Потом нахмурился, задумавшись. Потом, словно ошпаренный, отскочил от памятника, и побежал к дереву.

— Иржи! — забыв про субординацию крикнул он. — Я, кажется, понял!

Шустал и Ульрих устремились следом.

— Чего ты понял? — допытывался приятель.

— Не горизонтально, а вертикально! Вертикально, понимаешь? Так ведь и места меньше нужно!

Они уже были у вяза. На дереве снова прошуршала в своём гнезде птица.

— Ищи дупло. Кто сказал, что гроб нельзя поставить, а надо обязательно класть? Нельзя в освящённую землю, но никто не говорил, что нельзя засунуть в дупло! Посмотри, сколько тут старых деревьев — наверняка в каком-нибудь из них отыщется подходящий тайник.

— Ты с чего это такое надумал? — поинтересовался Иржи, поднимая свой факел, насколько мог, вверх, и всматриваясь в перекрученный, будто покрытый глубокими морщинами, ствол зелёного гиганта.

— Так ведь есть же сказка, про Соловья-разбойника. Он как раз жил в дупле. А если гроб маленький…

— Пан капрал! Вон там, выше, большая развилка! — позвал Ульрих.

Шустал и Макс подошли к нему и всмотрелись туда, куда указывал пикинёр. Метрах в четырёх над землёй толстый ствол разделялся на несколько стволов потоньше, как будто причудливая искривлённая рука тянула к небу длинные пальцы.

— Надо проверить. Ульрих, подсади меня, — попросил Максим. Пикинёр воткнул свой факел в землю, прислонил протазан к дереву, опёрся спиной о ствол и подставил сцепленные в замок ладони. Макс вскарабкался ему на плечи и оказался головой вровень с развилкой. Ульрих покряхтывал и придерживал его за ноги, чтобы тот не свалился. Младший страж поднял повыше руку с факелом — и увидел в самом центре развилки тёмную дыру, уходящую вглубь ствола.

— Есть! — крикнул он вниз. — Иржи! Тьфу… Пан капрал! Тут дупло! Наверное, дерево когда-то раскололо бурей. Что внутри — не видно, но дырка большая, даже я, пожалуй, смогу пролезть. Подтолкните меня, что ли, вдвоём? А то не дотянусь до веток, чтобы ухватиться.

Снова зашуршало в листве. Максим поднял глаза — и встретился взглядом с ламией.

Глава 11 Снова на Кампе

Как и предупреждал командор, ламия имела вид женщины. Совершенно обнажённая, она сидела чуть выше первой развилки, между двух расходящихся ветвей, и с ленивым любопытством разглядывала младшего стража. Женщина была хороша, она вызывающе выставила грудь и чуть приоткрыла чувственные губы, которые — это было видно даже в метущемся свете факела — были ярко-алыми. Глаза ламия слегка прикрыла, но всё равно Максим разглядел, что зрачки у неё кошачьи.

Вообще в этом существе даже в человечьем обличье было что-то от кошки. Какая-то настороженность, затаённая угроза; когти, до поры спрятанные в мягких подушечках лап. Макс кошек любил, но сейчас, ошеломлённо разглядывая ламию, не мог избавиться от чувства иллюзорности. Что-то было не так, но что именно — парень не понимал.