Когда в пути не один

— А кому это нужно? — рассуждал Славянов. — Богородов понимает, что другого решения, кроме исключения Секачева из партии, в ЦК от него не ждут. А по тому, какие «накаты» велись на область в газетах, можно сделать вывод, что кое-кто в аппарате ЦК с нетерпением ожидает, когда Богородов проявит местный патриотизм, защищая Секачева, чтобы прижать его как следует. Поэтому Богородов грудью вставать на защиту генерала и не думал. Кроме меня и Птицына, который тоже проголосовал против исключения, среди членов бюро, безусловно, были и такие, кто в душе готов был проголосовать за наше предложение, но на глазах у «первого» сделать это не осмелился. Так и остались мы с Птицыным вдвоем, но я нисколько не сомневаюсь, что правда на нашей стороне, и она, пусть и не скоро, обязательно восторжествует.

В наступившей тишине Владимир подумал, что Бедов в своих предположениях оказался прав: теперь и в самом деле могут развернуться события неординарные, а главное, нежелательные, и от сознания этого глубоко вздохнул: они коснутся всех присутствующих.

И все это тоже понимали.

Неожиданно дверь кабинета приоткрылась, и секретарша сообщила Славянову, что машина у подъезда.

— Спасибо, я сейчас, — ответил Славянов, направляясь в маленькую комнату, где стояла вешалка.

По коридору и до машины прошли снова молча, думая каждый о своем, и лишь прощаясь и пожимая председателю руку, с особым чувством произнесли кто «До свидания!», а кто «До завтра».

Не сговариваясь, вернулись в кабинет к Леснову, но продолжения разговора не получилось: понимали, что главные события впереди, а переливать из пустого в порожнее не имело смысла, и хозяин кабинета без промедления вызвал дежурную машину, которая и развезла всех по домам.

* * *

Позиция Славянова, после того как решение бюро об исключении Секачева из партии получило огласку, среди сотрудников обоих аппаратов — обкома партии и облисполкома — расценивалась неоднозначно. «Смелый человек этот Славянов», — восхищались одни; «Вопрос только в том, к чему приведет такая смелость», — сомневались другие; «Сам должен быть рядом с Секачевым», — заявляли сердито третьи.

Председатель облисполкома, будучи глубоко убежденным в несправедливости членов бюро по отношению к бывшему начальнику УВД, в то же время отлично понимал, что, отстаивая бесперспективный вариант решения персонального вопроса, он своим упорством самым активным образом влияет на свою политическую карьеру, и четко представлял себе, каким печальным для него может быть финал этой битвы: проводят тихо и мирно на пенсию. И даже не предложат и не помогут найти подходящую работу. Живи как знаешь, устраивайся как можешь. Невзирая на это, отступать от своих принципов Славянов не собирался, что давалось ему тоже нелегко. Глубоко переживая случившееся и неотвратимо приближающееся нерадостное будущее свое, он выглядел измученным и уставшим, раздражался по любому незначительному поводу.

Тяжелая мысль беспокоила Славянова: неужели он и на пленуме окажется чуть ли не в одиночестве? Пусть и так, но он верил, что наступит такое время, когда Секачева не просто восстановят в партии, но и вернут ему генеральский мундир. Однако и самому председателю облисполкома в ближайшее время быть на пленуме обкома «белой вороной» явно не хотелось. Он решил доказать, что у него и Птицына в области есть единомышленники.

Поразмыслив, кого из своих друзей и хороших знакомых, членов пленума обкома партии, можно привлечь на свою сторону, он составил список, поставив в нем на первое место начальника областного управления сельского хозяйства Гунина, которого когда-то с боем отстоял на эту должность и в преданности которого не сомневался.

Вторым он вписал своего заместителя Сазанова, не так давно закончившего Академию общественных наук при ЦК КПСС и долгое время находившегося в резерве обкома партии по одной только причине, что при распределении на вакантные должности выяснилось, что Сазанов не отказался от сына, которого ему родила не жена, а другая женщина. Именно эта черта характера — нести ответственность за допущенные ошибки — и понравилась в нем больше всего Славянову, и он согласился взять человека в свою команду.

И остальные, больше десятка человек, были надежными и потому оставлены председателем в тайном списке. Просмотрев его еще раз, Славянов понял: число сторонников может удвоиться или утроиться, если поименованные в нем люди поработают со своими друзьями и знакомыми, и решил немедленно переговорить с каждым, чтобы быть уверенным в их поддержке.

Не прибегая к помощи секретарши, председатель первым набрал номер директора птицефабрики Рыбакова, которого тоже зачислил в ряд своих единомышленников. Поздоровавшись, сказал ему всего одну фразу: «В предстоящую субботу. В семнадцать. Не как обычно, а восемь человек». Затем по пульту прямой связи пригласил к себе Гунина, объяснил ему причину вызова, посмотрел в список и, назвав фамилии троих из него, сказал:

— На «газике» возьмешь их с собой и подъедешь в сауну к Рыбакову. Со мной поедут двое. Там обсудим, что и как.