Когда Венера смеется

— Конечно нет. Но судя по тому, как он говорил, я поняла, что он разжился значительной суммой денег. Он выполнил свое дело, и ему было щедро заплачено за это.

— Это только твое предположение?

Клодия не слушала. Она задумчиво глядела в потолок палатки, предавшись воспоминаниям.

— В ту ночь наши любовные утехи были полной противоположностью предыдущей. Целий показал себя настоящим Минотавром — неистовые рога, горящие глаза, обильный пот на боках…

Я открыл было рот, чтобы повторить вопрос, но, прежде чем успел ее прервать, меня опередили раскаты приближавшегося мужского смеха, низкие и гортанные, сопровождаемые звуком шагов по воде. Клодия мгновенно вышла из своего томного состояния и села на ложе. На лице ее появилось выражение искренней радости.

Я повернулся и увидел человека, который, высоко поднимая ноги, шагал по воде у берега, где было мелко, направляясь к палатке. Подобно остальным мужчинам в реке, он был голым. Лучи уже начавшего опускаться солнца отражались от воды за его спиной, одевая его сияющим ореолом; капли воды на плечах и ногах горели подобно вспышкам белого огня, очерчивавшим темную массу его тела. Окончательно выбравшись из воды, он поднял руки, чтобы отжать волосы, показав лоснящуюся мускулатуру рук и плечей. На сухой земле его походка стала развязной, и хотя черты его по-прежнему терялись, заслоненные солнечным ореолом, я разглядел, что на лице его пляшет широкая улыбка.

— Дорогой! — слово сорвалось с губ Клодии, словно принявший звуковую форму выдох, такой же непроизвольный, как стон или вздох. В голосе не было ни притворства, ни поддразнивания, ни коварства, ни намеков. Она соскочила с ложа, чтобы встретить мужчину, когда тот подошел к порогу палатки. Трудно было определить, кто из них выглядел более обнаженным — жилистый долговязый мужчина, на котором не было ничего, кроме капель воды, или Клодия в ее одеянии из прозрачного желтого шелка. Они обнялись и поцеловали друг друга в губы.

Через мгновение Клодия отпрянула и взяла его за руку. Там, где ее наряд сделался влажным от соприкосновения с мокрым телом, шелк стал еще более прозрачным и пристал, облегая ее, словно вторая кожа. Она повернула голову, увидела, что я смотрю на них с открытым ртом, и рассмеялась. Мужчина сделал то же самое, словно был ее отражением.

— Но, дорогой, — сказала она, сжимая его руки и хихикая, словно девочка, — почему ты не вошел просто через вход? Зачем, ради всех богов, понадобилось тебе лезть в воду вместе с остальными? И когда ты успел к ним присоединиться? Как я не заметила?

— Я только что прибыл, — ответил он, вторя ей смехом хотя и более глубоким, но явно похожим на ее смех. — Я решил, это будет забавно — проскользнуть в число твоих воздыхателей и проверить, смогу ли я привлечь твое внимание. Что мне, судя по всему, не удалось!

— Но я была отвлечена, дорогой, очень важным делом! — Она кивнула в мою сторону и изобразила на

лице серьезное выражение. Голос ее вновь обрел поддразнивающие нотки. Она опять начала притворяться, но для кого на этот раз? — Речь шла о Дионе, дорогой, и судебном разбирательстве. Вот это Гордиан, о котором я тебе говорила. Он поможет нам наказать Марка Целия.

Мужчина обратил ко мне свою лучистую улыбку. Теперь, конечно, я его узнал. Я много раз видел его издалека на форуме, когда он обращался к толпе своих последователей или стоял в компании могущественных сенаторов, но ни разу в обнаженном виде и мокрого, с убранными назад волосами. Публий Клодий был очень похож на свою сестру, особенно если увидеть их стоящими вместе, друг подле друга.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Помнится, ты любил повторять мне, папа, когда я решил заняться делом самостоятельно: «Никогда не берись за дело, не получив предварительно задатка, каким бы он ни был маленьким». — Экон вскинул голову и посмотрел на меня пронизывающим взглядом.

— К чему ты клонишь? — спросил я.

— Ну, когда ты покидал сад Клодии сегодня днем, был ли твой кошелек тяжелее, чем до того, как ты туда пришел? — так он в своей манере спрашивал, принял ли я предложение Клодии расследовать обстоятельства убийства Диона — для Экона типично было сразу же переходить к сути дела.

Несмотря на почти по-летнему теплый день, сумерки спустились рано — в конце концов, на дворе стоял март. К тому времени, как я покинул сад Клодии вскоре после прихода ее брата, солнце уже начало садиться, превращая Тибр в полотно сияющего золота. Уже в сумерках я и Белбон вернулись домой, совершив утомительный обратный путь через мост, притихший скотный рынок и склон Палатинского холма. Пришла ночь и охладила воздух. После наспех проглоченного ужина в присутствии Вифании и Дианы, несмотря на гудящие от усталости ноги, я вновь отправился в компании Белбона через весь город, чтобы посоветоваться со своим старшим сыном Эконом.