Когда Венера смеется

— Дата слушания уже назначена?

— Да. Обвинение было предъявлено пять дней назад. Учитывая, что по обычаю сторонам предоставляется десять дней на то, чтобы подготовить свои аргументы, разбирательство начнется через пять дней.

— Так скоро! У тебя не очень-то много времени.

— Разве так происходит не всегда? Клиенты обращаются к нам, полагая, что мы можем извлечь доказательства из воздуха.

Экон вскинул голову.

— Но подожди, ты говоришь, что суд начнется через два дня после апрельских нон. Значит, если он продлится больше двух дней, то совпадет с открытием праздника Великой Матери.

Я кивнул.

— Суд будет идти, несмотря на празднество. Менее важные разбирательства будут отложены, но не дело по обвинению в политическом терроризме.

— Политическом терроризме? Так это дело не о простом убийстве?

— Едва ли. Целию предъявлены четыре обвинения. Первые три возлагают на него вину за организацию нападений на александрийское посольство — ночной набег в Неаполе, забрасывание камнями в Путеолах и пожар в имении Паллы. Я не буду принимать участия в расследовании этих дел. Мне необходимо сосредоточиться на четвертом обвинении, которое имеет отношение непосредственно к Диону. Согласно этому обвинению, Целий должен ответить за попытку отравить Диона в доме Лукцея.

— А как же настоящее убийство, когда Дион был заколот в доме Копония?

— Технически такое обвинение тоже присутствует. Но Публия Асиция уже оправдали, и обвинение опасается потерпеть такую же неудачу с Целием. Вместо этого они решили сконцентрироваться на случившейся ранее попытке отравления. Разумеется, я постараюсь найти все, что смогу, об убийстве в доме Копония, в качестве дополнительных улик.

— И чтобы удовлетворить собственное любопытство?

— Конечно.

Экон сжал пальцы обеих рук вместе.

— Политически окрашенное судебное разбирательство во время празднества, когда Рим набит приезжими, с бывшим протеже Цицерона в качестве обвиняемого и скандальной женщиной на заднем плане — это будет настоящий спектакль, папа.

Я вздохнул.

— Тем больше оснований для моих дурных предчувствий. Остается лишь, чтобы вооруженные наемники Помпея или царя Птолемея вломились ко мне в дом с требованием отказаться от расследования.

Экон поднял бровь.

— Ты полагаешь, дело может дойти и до этого?

— Надеюсь, что нет. Но мне от всего этого не по себе. Как ты сказал, случай тут явно нечистый. Мне это дело не нравится.

— Так почему не отступиться? Ты ведь ничем не обязан Клодии — или я ошибаюсь? Ты рассказал мне обо всем, что случилось сегодня в палатке? — Он изобразил на лице намекающую улыбку.

— Не выдумывай. Я не должен этой женщине ничего, кроме полученного от нее задатка. Но я чувствую себя обязанным.

Он кивнул.

— Диону, ты хочешь сказать.

— Да. Я отказал ему, когда он обратился ко мне за помощью. Затем уговорил себя не ходить на процесс над Асицием…

— Но ты же был болен, папа.

— Да, но был ли я так уж болен? А после того, как Асиция оправдали, я сказал себе, что теперь все закончено. Но как может быть что-то закончено, когда убийца так и не понес наказания? Как тень Диона может обрести покой? Все же мне удавалось уклоняться от висящего надо мной обязательства, удавалось загонять подобные мысли в самые дальние уголки — до сегодняшнего утра, когда ко мне пришел этот галл, чтобы поставить лицом к лицу с моей собственной ответственностью. Меня наняла Клодия, но на самом деле не только она.

— И ее брат Клодий тоже?

— Нет, я хочу сказать, что оба они всего лишь как бы действуют от лица более значительного. Начинается оно с Диона, а где заканчивается — лишь время покажет. Некие превышающие все силы, кажется, задались целью втянуть меня в это дело.

— Немезида?

— Я думал о другой богине — Кибеле. Это ее жрец был у меня вместе с Дионом и тот же жрец приходил ко мне вчера. Думаешь, это просто совпадение, что разбирательство будет идти во время праздника Великой Матери богов, посвященного именно Кибеле. Известно ли тебе, что одна из женщин рода Клодиев когда-то давно спасла из Тибра статую Кибелы, которую привезли с Востока? Разве ты не чувствуешь связи?

— Папа, с возрастом ты становишься все более религиозным, — тихо сказал Экон.

— Возможно. По крайней мере, если я не научился больше уважать богов, то я научился их бояться. Но оставим это. Скажем так: это дело между мною и тенью Диона. Мое чувство долга глубже, чем сила дурных предчувствий.

Экон серьезно кивнул. Как обычно, он понял меня.

— Что ты хочешь от меня, папа?

— Еще сам не знаю. Может быть, ничего. Может быть, только чтобы ты выслушал мои сомнения и кивнул, если в моих словах мелькнет нечто, отдаленно напоминающее здравый смысл.

Он взял меня за руку.

— Скажи, если тебе понадобится нечто большее, папа. Обещай, что скажешь.

— Обещаю, Экон.

Он выпустил мою руку и сел. Где-то в доме опять вскрикнул кто-то из близнецов. Им определенно пора бы уже спать, подумал я. Через щель в ставнях было видно, что на дворе стоит полная темнота.

— А что думает по этому поводу Вифания? — спросил Экон.

Я улыбнулся.

— С чего ты взял, что я рассказывал ей?

— Ну, должен же ты был что-то сообщить ей за ужином.