Когда Венера смеется

Он поморщился и, взяв меня за руку, подвел к скамье, которая только что освободилась. Раб принес нам вина. Катулл оказался прав: качество его было отвратительным, особенно после вина, приправленного медом, которым угощал меня Клодий. Но Катулл выпил свою чашу без колебаний.

Неподалеку от нас, сгрудившись вокруг небольшого стола, несколько молодых людей самого грубого вида кидали кости, сделанные на старинный манер, — четырехгранные, из таранной кости овцы, с цифрами I, III, IV и VI на каждой из четырех длинных сторон. Каждый из играющих по очереди складывал четыре такие костяшки в стакан, встряхивал его, произносил имя божества или своей возлюбленной и бросал кости на стол. Судья определял комбинацию и выкрикивал название броска, за которым следовали злорадные или насмешливые вопли.

— Во времена моей молодости законы против азартных игр соблюдались строже, — сказал я, — за исключением, конечно, времени сатурналий.

— В Таверне Распутства всегда царят сатурналии, — усмехнулся Катулл.

— Геркулес! — крикнул один из игравших. Затарахтел стаканчик, застучали по столу кости.

— Телец! — объявил судья. — Три единицы и шестерка.

Следующий играющий выкрикнул женское имя и бросил кости.

— Собака! — провозгласил судья. — Четыре единицы — самый слабый ход! — Игрок застонал от невезения и проклял возлюбленную, чье имя призывал в надежде на удачу.

Катулл глядел на толпу затуманенным взглядом. Дым стоял такой густой, что я едва мог различить лица, не говоря уже о том, чтобы узнать кого-нибудь.

— Ты хотел поговорить, — напомнил я.

— У меня язык не поворачивается. Я хочу еще вина.

— Тогда я буду говорить. Это ты шел за мной по Крутой аллее две ночи назад?

— Я.

— Кто послал тебя?

— Никто.

— Тогда зачем ты следил за мной?

— Я следил за тобой и до этого. Видимо, ты не так уж проницателен, как думаешь. Я был неподалеку от ее дома, когда ты пришел туда с Тригонионом. Я тогда только что вернулся в город.

— Ты только что вернулся и сразу же отправился к дому Клодии?

Он приложил палец к губам.

— В этом месте называй ее Лесбией.

— Почему?

— Это мое секретное имя для нее. В стихотворениях. И в местах, подобных этому.

— Почему «Лесбия»?

— Лесбос был островом Сапфо, которая разбиралась в любви лучше, чем кто-либо из поэтов, живших до пли после нее. А Гомер назвал женщин Лесбоса «самыми прекрасными женщинами в мире».

— Разве Гомер не был слеп?

Катулл бросил на меня презрительный взгляд.

— Эту строчку произносит Агамемнон.

— Ну хорошо, пусть Лесбия. Разве тебе не сказали, когда ты пришел к ней в тот день, что ее нет дома?

— Нет. Я не стучал в двери. Я ждал. Наблюдал. Я не был готов увидеть ее снова лицом к лицу.

— Ждал и наблюдал где? Это же глухой тупик.

— Там есть дверной проем, достаточно глубокий, чтобы укрыться. Затем явился ты со своим телохранителем и маленьким галлом. Я находился достаточно близко, чтобы уловить слово «сад», поэтому, когда вы прошли вперед, я отправился следом. Чем вы занимались с ней вдвоем в палатке на берегу?

— Думаю, это тебя не касается.

— Более того, что вы делали там втроем, после того как появился Лесбий, обнаженный и мокрый от речной воды?

— Лесбий?

— Ты знаешь, о ком я говорю.

— Ты видел, как он вошел в палатку?

— Я притаился среди ветвей на берегу реки. — Он уныло усмехнулся. — Должно быть, ты думаешь, что я полный дурак.

— Ты отправился за мной, когда я ушел оттуда?

— Я проводил тебя до самого твоего дома, затем до другого дома в Субуре, а затем пошел за тобой обратно. Ты так ни о чем и не догадывался до самой Крутой аллеи, верно? Ты со своим телохранителем устроил мне ловушку наверху, так что я удрал, словно кролик. Я решил, что если ты один из тех грубиянов, которых она берет себе в любовники, то можешь быть очень опасен.

— Говорю тебе, я не ее любовник. Просто «наемник», как назвал меня сегодня Клодий.

— Лесбий! — упрямо сказал он. Дешевое вино уже начало оказывать на него свое действие. — Ты вполне можешь быть и наемником, и любовником одновременно. Она стоит неизмеримо выше таких людей, как ты, но известно, что она может пренебречь предрассудками ради любви.

— Венера! — закричал судья, вызвав целую бурю голосов рядом с нами. Кто-то грохнул кулаком по столу, так что кости подпрыгнули, и выкрикнул обвинение в мошенничестве. Остальные хором заставили его замолчать.

— Бросок под названием «Венера», — сказал Катулл. — Это когда на всех четырех костях выпадают различные цифры. Не самая крупная комбинация, но самая удачная. Как ты думаешь, почему?

— Потому, что Венера любит разнообразие?

— Как и Лесбия. За исключением тех минут, когда она жаждет собственной плоти:

«Лесбий красив? Ну еще бы! Он Лесбии нравится больше,

Горький Катулл мой, чем ты с домом и родом твоим.

Пусть он красив! Но пускай пропаду со всем домом и родом,

Если хоть трое друзей в рот поцелуют его».

Я улыбнулся и кивнул.