Когда возвращается радуга. Книга 1

Набалдашником трости она повела туда-сюда перед глазами бледного, как мел, евнуха. Поцокала языком:

— Жив, гляди-ка, я уж думала, тебя удар хватил… Вот и живи долго и счастливо, уважаемый. Пока ты меня и моих воспитанниц не трогаешь — и я тебя не трогаю. Договорились.

И скрылась за двустворчатой дверью в своём маленьком чертоге. Перевела дух. Дрожащими руками извлекла из недр стенного шкафчика кувшин с запретным вином и приложилась прямо к горлышку, не заморачиваясь поисками кубка.

Она его свалила! Главного евнуха! О-о, это был славный удар, так давно и тщательно готовящийся… Шашней наложниц с евнухами не прощала сама валиде-султан, считая, что даже в мыслях одалиски должны сохранять верность её сыну. И если она узнает о попустительстве слабостям новой фаворитки — тут уж не миновать Капа-агасы очередного урезания. Головы.

Ей, Нухе, и впрямь ничего не нужно от Главного. Только своё собственное место — слава, почёт и уважение, которые выпадут на её долю, если она с помощью двух прекрасных дев сможет свалить рыжую шайтаншу с вершины, на которой она так нагло разлеглась и теперь точит когти на весь гарем. Сбросить её с ложа султана, втоптать в грязь, уничтожить! Плохо, что она уже беременна, надо быть ох как осторожной с той, кто, возможно, носит нового Чингизида… Если Повелитель что-то заподозрит — лёгкой смертью не отделаешься. Но ничего. Нуха умеет ждать.

А Махмуд — тот явно собирался её подвинуть в сторонку, и хорошо, если просто в хезендар-уста — экономки, а то и подсыпал бы что-нибудь в еду или шербет. А что, жён и наследников-шахзаде и то травят, не стесняются, что там по сравнению с ними жизнь какой-то наставницы, хоть и высшего ранга! Но теперь всё, Капа-агасы. Ты у меня в руках. Вот где.

Нуха-ханум потрясла крепко сжатым кулаком, на котором уже проступали возрастные пигментные пятна. Ничего, белизна кожи ей уже ни к чему, а вот жить дальше в довольстве и в достатке — хочется. Впереди, увы, старость, и хотелось бы прожить её достойно, в почёте и уважении.

Надо же, Кекем не подвела…

Нуха-ханум вдруг помрачнела.

А ведь та ещё ничего не знает о матери. Слишком всё быстро случилось… Надо бы проследить, чтобы девы помалкивали, даже если кто и знает. Она сама скажет Кекем, что сегодня с утра Мэгги-северянку с грудной жабой увезли в городскую больницу, согласно неписаному правилу, установленному валиде: больных в Серале не держать! Хоть и безродная рабыня, а всё же она Кекем мать, плохо, что они расстались, не попрощались… Но, даст Аллах, может, рабыня ещё выживет.

* * *

Договор «О мире, дружбе и торговле» между Османской империей и Франкией был, наконец, заключён.

Отныне Франкия имела постоянного, а не временного посланника в Константинополе и своего консула в Александрии. Подданным султана во Франкии и подданным короля на территории Османского государства гарантировалось право свободно разъезжать по стране, покупать, продавать и обменивать товары под охраной местных властей на начале равноправности. Возможные тяжбы между франками в Османской империи подлежали разбору франкскими консулами или посланниками; в случае тяжбы между турком и франком своего соотечественника защищал консул.

Оговаривались новые правила торговли, установления минимальных ввозных и вывозных пошлин, льготы, поощрения, привлечения…

Но главное — на Восток пролегла широкая столбовая дрога Лионскому бархату и шёлку, парче, цветному стеклу, эмали и фаянсу, парфюмерии и драгоценным изделиям ювелиров. Невиданный ранее рынок сбыта был открыт. Кроме того, обговаривались будущие торговые пути в Египет и Сирию. Но в договоре предусматривался обмен не только товарными ценностями. Светила восточной медицины вскоре отправятся в лучшие университеты Лютеции, Нанта и Эстре для чтения лекций и обмена полезнейшим опытом, таким, как прививание оспы, бича Европы, нещадно выкашивающего население; в свою очередь, Франкия пришлёт в Константинополь лучших алхимиков, математиков и астрономов для щедрого дележа своими достижениями.

Поэты и литераторы затачивали перья, художники и ваятели перебирали кисти и резцы… Два светоча культуры Востока и Запада готовились к совместном горению в священном огне наук и искусств.

Жаждал Хромец славы Просветителя, ох, как жаждал…

И вот, наконец, просохли чернила на подписанном пергаменте, остыл сургуч на подтверждающих печатях. Миссия, которую возложили на послов государи Франкии и одной из крупнейших её провинций, была выполнена.

В абсолютной тишине, в духоте особых тайных комнат, примыкающих к Дивану, писцы трудились над копиями драгоценнейшего документа, дабы, заверенные высочайшими подписями, они разлетелись бы по крупнейшим городам Османской империи и Франкского королевства. Ни одна запятая, ни один росчерк не должны были претерпеть изменений. Плотно зарешеченные окна протокольных почти не пропускали воздух, и несчастные писарчуки изнемогали от жары, но трудились, не жалея перьев и спин, ибо хорошо помнили, кому служат, и какова награда за усердие или кара при единственной помарке либо капле пота на пергаменте.