Когда возвращается радуга. Книга 1

— Сказал, что пока нельзя убрать заику по-тихому, потому что иногда о ней вспоминает валиде, ведь она всё собиралась отдать её в ученицы своей подруге и… и посмотреть, что из этого выйдет. Её исчезновение заметили бы. Поэтому, сколько мог, он держал её подальше, чтобы не попадалась тебе на глаза… Потому что ты сам… Пощади, Повелитель! Я так старалась!

— Посмотри на меня.

С безумной надеждой в глазах она подняла голову.

— Кто ещё кроме Капа-агасы приказывал тебе? Был ли это кто-то из моих визирей, пашей, родственников? Отвечай. Был ли заговор с целью сместить меня на престоле? Ты бледнеешь, значит, боишься… Был, я чувствую… Отвечай, но думай о том, какой смертью придётся умирать, ибо я уже вижу сгущающуюся черноту лжи над твоей прекрасной головой…

По бледным щекам, когда-то целованным самим султаном, побежали слёзы.

— Великий визирь… — прошептала красавица. — Сговорился с твоим адмиралом. Они хотели поднять янычар и флот…

Хромец прикрыл глаза. Лишь на мгновение позволил показать горечь от предательства ближайших соратников… Бросил коротко:

— Арестовать. На допрос.

И глянул гневно на Главного евнуха.

— Я не знал, не знал! — Не выдержав, завизжал и задёргался тот. — Аллахом клянусь! Она всё творила за моей спиной!

— Не оскверняй высочайшее имя грязными устами, — прервал Повелитель. Кивнул стражам: — Этого тоже в допросную. Что касается тебя, Гюнез…

Умолкнув, он со странным, смягчённым выражением лица вглядывался в по-прежнему стоявшую на коленях бывшую фаворитку.

— Тебе больше некого назвать?

— Нет, Повелитель, клянусь!

— Верю, теперь верю… — Он отступил на шаг. Кивнул ближайшему стражу. — Я прощаю тебя, несчастная, во имя Всемилостивейшего и Всемилосердного. Возьми это.

Кольцо с кровавым рубином упало к ногам изменницы.

Не веря ушам, она глянула на властителя — и поспешно склонилась, подбирая султанский подарок. И, должно быть, не услышала, как вжикнуло широкое хищно изогнутое лезвие ятагана, рассекая сперва воздух, а потом и её шею.

Хромец и впрямь её простил. Она даже не успела понять, что умирает.

Обезглавленное тело несколько секунд ещё держалось на коленях, а затем мягко завалилось вперёд, орошая ковры и алые шаровары чернокожего раба кровью из артерий. Красное растворялось и исчезало на красном.

…Ирис казалось, что она сходит с ума. Всё это уже однажды было, было — и страшная казнь, и Хромец, поглядывающий недобро, и воин, вытирающий ятаган, и другие, наставившие оружие на завизжавших одалисок, отчего те, сдавленно запищав, разом заткнулись…

— Здесь нет места изменам. Помните все, — прозвучал суровый голос Хромца.

Обернувшись, он перехватил взгляд Марджины, Ансы-Ну-Рии, нубийской принцессы, и прочёл в нём неподдельные восхищение и гордость. «Воин. Великий воин!» — шептали её губы.

И улыбнулся торжествующе.

Остальное о заговоре он узнает потом. В пыточных подвалах. А сейчас…

Желание крови и любви сжигало его.

Проходя мимо нубийки, он — не уронил, но протянул — шёлковый платок, алый, как кровь. Возможно, и омоченный в крови его последней жертвы, трудно сказать, ибо на тёмном кафтане страшные пятна были незаметны, а стоял он близко… Но его новая избранница приняла знак отличия, не дрогнув.

Золотые прииски, алмазные копи, бесстрашные воины её отца дождались своего часа. Султан ещё не знает о её приданом. Знает хитрая валиде… и тем охотнее она будет её поддерживать.

…Оцепеневшая Ирис, о которой все забыли, в изнеможении опустилась на пол. Ноги тряслись и не держали.

Её обхватила за плечи верная Нергиз. Ткнулся в руки Кизилка. Она истово схватила рыжика, прижала к груди, зарыдала.

— Как тогда, как тогда…

— Пойдём, Кекем, пойдём, не надо тебе тут оставаться…

Женские голоса, вскрикивания, истеричный плач слились вокруг в непрерывный гул, в котором Ирис различала только голос подруги:

— Идём, Кекем…

— Как тогда, как тогда, — всхлипывая, всё твердила она. — Айше даже не успела ничего понять. Сперва детей… потом её. Как тогда… Нергиз, я не могу больше, не могу, не могу, не могу…

Только потом, час спустя, отпоенная успокоительными настойками, уложенная на перины и закутанная в одеяла в прежних особых покоях, куда её снова переселили, она, взахлёб повторяя своё «Не могу…» вдруг замолчала, коснулась губ, горла… и лишь сейчас поняла, что говорит правильно. Содрав с неё страшную цену, косноязычье, наконец, отступило.

Глава 8

Страх, страх, страх…