Пришлось вмешаться аккуратно, тонко, чтобы никто не заметил странностей, а списали бы всё на безмерную силу убеждения Державной Матери. Особая смесь специй и некоего эликсира, добавленная безъязыким поваром в сегодняшнее угощение, позволила на долгие годы закрепить в девичьих головках эффект от только что полученного внушения. Теперь никто не сможет строить козни здесь, в самом безопасном месте ТопКапы…
На галерее неслышной тенью возникла Марджина. Ирис, давно привыкшая к странностям нубийки, даже не вздрогнула.
— Что происходит? — лишь спросила шёпотом.
— Воспитание заблудших овец, — со смешком отвечала подруга. — Чтобы помнили своё место. И если опять найдётся такой дурак, что попытается подобраться к султану через женщину — она же его и выдаст с потрохами.
Кекем, за последнее время стремительно повзрослевшая, и оттого слышащая куда больше, чем сказано вслух, задумчиво глянула на беспечный, щебечущий «цветник».
— Ну хорошо… этих воспитали…
По привычке, сохранившейся после пяти лет заикания, она по-прежнему говорила неторопливо, чуть растягивая слова, будто то и дело опасаясь запнуться.
— А при…дут новые — их тоже… так же?
— Новых не будет, — усмехнулась чернокожая красавица. — Во всяком случае, ближайших несколько лет. А там — посмотрим.
В недосказанности прозвучало явственное: «…посмотрим, как я решу».
— Ты так… уверена?
«Смотри, не кончи, как Гюнез!» — услышала Марджина. И коротко ответила:
— Да.
Она подхватила с пола рыжий меховой комок, и тот благодушно затарахтел на знакомых руках, унизанных браслетами, среди которых не так давно зазеленели два новых, обсыпанных изумрудами так густо, что под ними не было видно золота. Подарок Солнцеликого.
— Да, — повторила с удовольствием. — Пошли, Заичка. Хватит, насмотрелась. И мой тебе совет: никому не рассказывай о том, как это выглядело со стороны. Поняла? Особенно Нергиз. Она зачиталась, ничего вокруг себя не видит… вот и пусть не видит и не знает.
Ирис только вздохнула. В последнее время ей тоже этого хотелось — не видеть и не знать…
Аслан-бей выглядел очень расстроенным.
Ему бы радоваться, застав Кекем в роскошных отдельных покоях, которые она теперь делила с Нергиз… Марджина — та теперь жила не с ними. Ей выделили несколько комнат и целый штат прислуги, разместив неподалёку от комнат самого султана, и с того дня она разве что заглядывала к подругам в гости. Но это не мешало ей по-прежнему добродушно подтрунивать над приятельницами, тискать Кизилку и делиться последними новостями — теми, которые можно было оглашать, во всяком случае… Никто вокруг не сомневался: взошла новая звезда Сераля, и уж это-то светило продержится на небосклоне ТопКапы куда дольше предыдущего.
А те, кто приближены к звезде, сияют и сами. Пусть порой и отражённым светом…
Наконец-то Кекем не шпыняли, не наказывали бесконечной зубрёжкой стихов из священных книг и оставлением без ужина; ей по-прежнему полагалось два дополнительных блюда к трапезе; портные и башмачники сбивались с ног, чтобы угодить рыжеволосой тоненькой девушке, подруге самой Ансы-Ну-Рии… Одним словом, все вокруг почему-то считали её счастливицей. А что стрижена оказалась и едва не попала под отравленную бритву — так ведь осталась жива, в конце концов, и здорова; и в лучших подругах у новой фаворитки. Это ли не везение!
Доброму табибу возблагодарить бы судьбу за нежданный поворот в жизни конопатой и нескладной девчонки. Ведь теперь она стояла на самом пороге возвышения… Вот правда мало кто брался предсказать, что и кто ждёт её за этим порогом. Солнцеликий так до сих пор и не решил её судьбу. Не удивительно: сейчас его мысли занимало совсем другое. Подобно настоящему садовнику, ему предстояло не только изгнать заразу из своих садов, но и, засучив рукава, выкорчевать с корнем больные деревья, сеющие семена раздора и измены.
Оттого-то, должно быть, и печалился Аслан-бей. Роскошь новых покоев Кекем оставила его равнодушным, он лишь улыбнулся приветливо красавице Нергиз и протестующе замахал руками, когда та собралась покинуть комнату: нет-нет, он никого не хотел притеснять своим присутствием! В хорошее расположение духа его всё же сумел привести Кизил, немедленно облюбовавший колени старца для дневного сна; впрочем, с этого почётнейшего места рыжий хитрец был с извинениями переселён на оттоманку.