Когда возвращается радуга. Книга 2

Ох, как неудобно! Ведь им давно полагалось продолжить путь, а они всё ещё здесь, из-за неё. Ведь она не то, чтобы похвасталась вчера перед выездом, просто сообщила, что обычно поднимается рано, а, значит, и выезжать они смогут чуть свет, ведь по утренней прохладе лошади меньше устают и пройдут больше. А теперь, выходит, из-за неё весь караван безнадёжно застрял в Роане. Как нехорошо… Вот с чего она так разоспалась?

— Гошподин де Камилле пришылал ужнать, не прошнулись ли вы, — отозвалась Фирида, зажимая в зубах несколько золотистых шпилек. И принялась укладывать рыжую гриву хозяйки в простую, но изысканную причёску. — Ох, проштите… — Ловко закрепила последнюю прядку. — Вот так в самый раз… Я и ответила, что, мол, вчера госпожа утомилась, ещё изволит почивать. Он просил вас не беспокоить, сказал, что отъезд можно и на завтра перенести, всё равно кучер попросил время — что-то там в карете проверить, говорят, среди ночи в каретный сарай пытались забраться воры, как бы не попортили чего… Вот и пусть проверяет. Чтоб в дороге чего не случилось. Торопиться, мол, некуда. А сам, к слову сказать, что-то больно бледный, с кругами под глазами, будто и не спал вовсе.

— А-а… — протянула Ирис. И снова задумалась.

Может, ночью что-то произошло? Или у графа бессонница?

В груди шевельнулось беспокойство. Не застал ли Филиппа де Камилле врасплох очередной приступ болезни, которая, как они считали, изгнана безвозвратно? Как это было бы скверно! Только-только этот гордец начал оттаивать, приходить в себя — и такой удар… Она хорошо запомнила его вчерашнюю рассеянную улыбку, когда, как ни странно, на щеке графа проявилась крохотная ямочка, удивительно его молодящая, и прищур глаз такой сердечный… Видеть его таким было непривычно и… приятно. Нет, непременно нужно его расспросить о самочувствии, только аккуратно, чтобы не спугнуть.

Ведь эфенди так долго его лечил! Недопустимо, чтобы его труды пошли насмарку.

Хорошо, что Фрида не имела барских привычек и поднялась задолго до хозяйки, приведя в порядок пропылённое за вчерашний день дорожное платье и освежив то самое, в котором она гуляла по Роану. Было ещё одно платье, на смену, в том самом сундуке, который они прихватили с собой в номер, но прочая одежда дожидалась весте с остальной кладью прибытия в Лютецию. Ничего, годится и вчерашний туалет. Время красоваться и блистать ещё не настало. Да и то сказать, Ирис охотно обошлась бы без представления ко двору, но… отчего-то настаивал сам Его Величество, а королям не отказывают, даже если ты пока не его подданная. Памятуя о статусе, который однажды сменится, о неизбежном крещении, она ответила на приглашение Генриха так, как от неё и ожидали: благодарностью напополам со смущением.

— …Что, Фрида? Я не расслышала, повтори!

Отчего-то щёки у девушки запунцовели.

— Я про Али. — Она поспешно оглянулась, словно ожидая, что вот-вот из-под коврика выскочит чернокожий телохранитель и уличит её во всех смертных грехах. — Госпожа Ирис, а он, правда, этот… ну, как его… евнух? Совсем-совсем?

Ирис озадаченно сморгнула.

Ну да. Для всех, кто не знал историю нубийца, он так и оставался… бывшим гаремным евнухом, массажистом, по особой милости султана доставшимся ей как бы в приданое. И лишь они с эфенди, да сердобольный Огюст Бомарше, однажды буквально втиснувший в руку Али баночку с регенерирующей мазью — знали, что чудо-лекарство сделало своё дело. Равно как восстанавливалась ампутированная когда-то кисть Бомарше, отрастали фаланга за фалангой пальцы, проклёвывались ногти… так день за днём бывший кастрат становился настоящим мужчиной. По понятным причинам, Ирис не могла отслеживать регенерацию, но эфенди сообщал ей о течении процесса и, наконец, о полноценном результате.

Кисть у Огюста полностью оформилась за три месяца. Али пришлось ждать вердикт об окончательном исцелении полгода — слишком много времени прошло после насильственной кастрации. Поначалу упрямый орган противился, будто решив, что для него уже всё кончено раз и навсегда… Но Аслан-бей применил всё своё искусство, пробудив в сильном теле нубийца особые восстановительные процессы, с помощью волшебных игл, внушений и новых эликсиров свершив очередное чудо.

О котором строго-настрого велел молчать всем немногочисленным посвящённым.

— Ах, джаным, — отвечал он с мудрой улыбкой на недоумевающий взгляд Ирис. — Представь, что всем станут известны не только чудеса восстановления утраченных частей тела, но и те, кто это свершил. Мне-то опасаться нечего: покинув однажды этот мир, я заберу свои секреты в могилу. А вот тебе, чья чудесная кровь, как мы уже убедились, пробуждает клетки к регенерации, придётся худо. Рано или поздно найдутся желающие на тебя поохотиться, и участь твоя окажется печальной, а жизнь — недолгой. Не такой судьбы желаю я тебе, дочь моя.

Помолчав, добавил:

— А постоянное присутствие рядом с тобой полноценного мужчины, пусть даже и охранника, и здесь, и в так называемой просвещённой Европе может изрядно подпортить твоё доброе имя. Это ни к чему.

И, хитро сощурившись, сказал вообще нечто неожиданное: