Когда возвращается радуга. Книга 2

Зато в сундуки «Новой Энн» золотым ручейком потекли приятные на вид и на ощупь жёлтые кругляшки, которых хватало и на сытую, наконец, жизнь потрёпанному в прошлых странствиях экипажу, и на периодическое подновление каракки после каждого плавания и шторма, и… в кубышку для будущего маленького Анри. Одержимая идеей дать сыну или дочери всё самое лучшее, Аннет задолго до родов уже ломала голову, где ей осесть, как создать прочную репутацию порядочной женщины с безупречным прошлым, дабы на малыша не упала даже тень подозрения в законнорожденности. Ах, если бы можно было выйти замуж так, для отвода глаз… Малыш Джон уже не единожды и намекал, и прямо делал ей предложение, но принять его капитанская дочка считала нечестным. Будучи не слепой, она прекрасно видела, что Джон Клеменс болен ею давно и хронически, и давать бедняге надежду на нечто большее, чем фиктивный брак, не хотела. Может, когда-нибудь на берегу найдёт себе лекарство, не на ней одной свет клином сошёлся…

И тут-то, в одном из рейсов, она встретила незабвенного маркиза де Клематиса. Сухонького измождённого старичка, умирающего не столько от голода, сколько от жажды, на одном из крошечных островков Шозе, заливаемых приливом настолько, что дважды в сутки бедолаге приходилось взбираться на единственную высокую скалу и пережидать, в воде по колено, пока море, наконец, отступит. А потом, рискуя свернуть шею или сорваться, спешить вниз, на полосу литорали, где ещё шевелились крабы и нет-нет, да поскрипывали створками выброшенные волной съедобные моллюски… Так он прожил почти десять дней, спасаясь от обезвоживания лишь тем, что высасывал соки из крабовых клешней и сырой рыбы.

…Оставшиеся пять лет жизни маркиз Антуан Мари Жюстен де Клематис на нюх не выносил ни крабов, ни устриц, ни даров моря вообще, до коих ранее был большой охотник…

Он слыл чудаком, этот аристократ, половину состояния промотавший на прекрасных дам, а оставшуюся, когда по состоянию пошатнувшегося здоровья не мог более получать удовольствие в амурной сфере — на путешествия. И надо ж было тому случиться, что буквально при возвращении из последнего морского вояжа в мыслях престарелого, но довольно-таки шебутного маркиза зародилась идея: а не покончить ли с этим кочевым образом жизни? Да и с жизнью вообще, ибо денежный источник иссяк, поместья в запустении, на суше его с нетерпением поджидают разве что кредиторы. Ни семьи, ни наследников, один, как перст, последний из рода. Однако семь десятков лет прожиты неплохо, красиво и со смыслом; завершать же свой путь в нищете или долговой яме — так неэстетично! Старичок уже всерьёз обдумывал, что лучше: изящно шагнуть за борт на закате, чтобы, так сказать, угаснуть вместе с уходящим солнцем, или накапать в вино побольше болеутоляющей настойки, коей в последнее время часто унимал расшалившуюся подагру…

Появившийся на горизонте корабль с чёрным флагом прервал его рассуждения грубо и приземлённо. Маркиз был взят в плен какими-то невоспитанными личностями, затребовавшими выкуп и страшно рассердившимися, когда узнали, что тот гол, как сокол. Его и двух безденежных молодчиков высадили на островке — и предоставили своей судьбе, оставив, словно издеваясь, на троих два пистолета с единственной пулей каждый, и три бутылки рома. Последнее, так сказать, изощрённое утешение…

Памятуя, что спиртное, да ещё и крепкое, не утоляет жажду, а напротив — разжигает, маркиз к пойлу не притронулся. К тому же, несмотря на кажущуюся легкомысленность, он имел за плечами богатый жизненный опыт, подсказывающий, что от находящихся в сильном подпитии, да ещё с оружием в руках, молодых людей лучше держаться подальше. А потому — тихо, по-бриттски, поспешил уединиться якобы в поисках еды и питья, на самом же деле спрятался в небольшой пещерке за скалой. Где его, впрочем, к вечеру и застал врасплох прилив. К счастью, старичок успел вовремя выскочить из грота, едва не ставшего для него ловушкой, и, как любое живое существо, застигнутое наводнением, послушался инстинкта, что погнал его наверх. На самую вершину…

По рассказам моряков он знал, что приливы в этой части моря достигают отметки сорока футов, а то и выше, и когда вода спала, вновь обнажив островок, подивился лишь тому, что выжил.

Товарищей по несчастью он так и не нашёл. Захлебнулись ли они, перепившись, или поубивали друг друга — какая разница? Ему предстояло бороться за жизнь самому.

Порой, цепляясь за каменистый утёс, захлебываясь горько-солёной водой, доходившей почти до горла, он вспоминал о недавнишних планах красивой кончины — и содрогался от истерического смеха. Боже, как хотелось жить! Жить!

…А когда волны спали в миллионный раз — воззвал к небу так жарко, словно и не делал это поминутно:

— Господи, клянусь: ежели кто сумеет меня отсюда вытащить — я сотворю для него всё, что он пожелает! Дай только сил дожить, Господи!