Когда возвращается радуга. Книга 2

Которой щедро поделился за третьей бутылкой старого эля с соотечественником из бриттского посольства. Высказался энергично и о сучке-вдове, бывшей купчихе, ловко оженившей на себе старика… а может, и не оженившей, а выданной указанием свыше, ибо маркизёныш-то явно не от Клематиса, а вот ежели глянет на него смышлёный человек, кто хоть раз побыл при дворе, сразу поймёт, чей это бастард. Потому, должно быть, и растёт вдали от столицы, чтобы не на виду. Не афишировать, так сказать, до поры, до времени.

Пожить после этого значительного разговора болтливому гувернёру позволили недолго. Ровно столько, чтобы вернуться в замок под предлогом какой-то потерянной в спешке отъезда ценной фамильной брошью покойной маменьки, подлить сонных капель матери и сыну, как раз перед их прогулкой по лесу, и дождаться, когда на карету нападут специально присланные для этого люди. Ах, да, ещё успеть проболтаться о содеянном, заметив ужас маркизы, борющейся с навязанным сном. Хотелось насладиться триумфом!

Последнее, что видела Аннет перед тем, как впасть тяжёлое нескончаемое забытье — лезвие кинжала, чиркающее по белому джентльменскому горлышку, и подтёки алой крови, пропитывающей дорожный камзол её похитителя.

Потом, спустя целую вечность, она пришла в себя с тяжёлой головой, ломотой во всём теле — скорее всего, от долгой неподвижности — и по характерному покачиванию, которое ни с чем не спутать, определила: она на корабле. Паника, всколыхнувшая её и заставившая застонать от боли в ожившем теле, поутихла, едва в полутьме — трюма? каюты? каморки? — она разглядела привязанного неподалёку к ножке кровати сына. Тот спал сидя, прислонившись к стене, с разводами от слёз на щеках — видимо, очнулся раньше, напугался, что мама лежит, как мёртвая, и долго плакал.

…И потянулись самые тяжёлые дни в жизни маркизы-трактирщицы.

Раньше она считала, что нет горше печали, чем тоска по любимому. Оказалось, ещё больнее — невозможность помочь собственному ребёнку. Особенно, если в своё время наслушалась о нравах и методах тех людей, к которым они попали, и теперь дрожала от страха, понимая, что с ними могут сотворить всё, что угодно. Потом совершенно случайно она узнала, что её и сына от страшной участи заложников спасал лишь приказ нанимателя — не причинять вреда похищенным и относиться со всевозможным почтением. Конечно, рабский ошейник и цепи не сочетались с понятиями гостеприимства, но… Аннет и за то благодарила бога. Её-то вскоре освободили, справедливо считая, что никуда она от своего детёныша не денется…

Они с Анри притворялись, что не понимают бриттской речи. Успели договориться, пока к ним не зашёл главарь пиратов. Потому-то при них Дрейк-младший не стеснялся общаться со своими людьми, и из обрывков разговоров Аннет смогла кое-что понять.

Их похитили по приказу какого-то очень важного вельможи. Бриттанца. Эта сволочь…

(Тут Аннет выразилась так витиевато, что Ирис невольно покраснела, не сколько от смысла сравнений, сколько от неожиданности. Услышать забористые словечки из уст женщины казалось невообразимым. Но раз уж воспитанную даму довели до подобного — сколько же ей пришлось пережить?)

…Этот мерзавец, конечно, не собирался делиться планами с пиратами, но однажды проговорился (опять-таки, по словам Дрейка) что «рыжую Бесс ждёт большой сюрприз, и теперь на сможет кое-кого крепко прижать». Не составило труда догадаться, что их с сыном собирались использовать как орудие шантажа против Генриха, Анри-старшего, и противостоять чужой воле Аннет не могла. Не могла!

Во всяком случае — здесь, в открытом море. А вот на суше… Там можно попытаться что-то сделать. О, она отлично помнит все уроки капитана Винсента и сбежит непременно! Главное, что если побег не удастся — сына не убьют и не покалечат. Ей, конечно, как менее ценной заложнице, может и достаться, но она сильная, выдержит.

Но вопреки ожиданиям плавание затянулось. По расчётам Аннет, они давно должны были высадиться на Альбионе; ведь, в самом деле, что такое — пересечь Ла-Манш быстроходному бригу? При попутном-то ветре потребуются сутки, не больше. Каких-то двести морских миль… При условии кратчайшего пути от Гавра, конечно. Однако выросшей на корабле капитанской дочке не составляло труда по положению солнца, заглядывающего в иллюминатор, определить, что парусник мчится не на север, а на запад, а затем, через несколько дней, повернул на юго-запад, позднее на юг…

Пошла третья неделя плавания, когда курс сменился вновь. На этот раз — на юго-восток. Неужели злодеи передумали и везут их на Восток, на продажу? Или кто-то ещё предложил за них большую цену, чем прихвостень Елизаветы?