Подмигнув перемазанному халвой Анри, Назар полюбовался на его младенческое облачко — чистое, золотистое, почти как у эфенди, светлая ему память. Покойный хозяин, должно быть, светился святостью от благочестия и доброты, а мальчонка… ну, должно быть, оттого, что дитя ещё, безгрешное совсем. Прислушался к беседе женщин. Надо было учиться новому языку. Парнишка делал это по своему: выхватывал на слух отдельные слова из разговора — и пытался одновременно уловить образ, мелькавший в мыслях говорящего. Первый раз это получилось случайно, дня три тому назад, когда хозяйка успокаивала плачущую иноземку, а та всё причитывала: «Оh, mon garon!» — и при этом отчего-то Назарке виделся её спящий малец, но только совсем в ином виде: запуганный, с тяжёлым рабским ошейником на шее, на грязном дощатом полу, привязанный к толстой деревянной ножке низкой кровати… И отчего-то пришло понимание: это мать увидела его однажды таким, и до сих пор боится, что всё вернётся вновь. А «garon», должно быть, мальчик, хлопец.
Потом образы вместо непонятных слов стали приходить всё чаще. А сами слова — запоминаться. Будто кто их в голову вкладывал.
Так что без дела сидеть? Учиться надо! Хозяйке служить и на чужбине нужно, а как управится-то без языка?
Он оттёр мордашку Анри влажным полотенцем и потащил его в каморку Али: учить игре в нарды. Глядишь, за разговорами ещё чего узнает.
— La galette! — завопил мальчонка. — Je veux de la galette!
— Не пирожок, — машинально поправил Назар, прихватывая с собой блюдо с пахлавой. — Баклава по вашему, вот! А по-турчански — пахлава…
…Аннет между тем продолжала, собравшись с мыслями:
— История моя, возможно, покажется тебе странной, но уж что есть, то есть. Ты не услышишь ни капли выдумки, обещаю. Но не обессудь, в особых случаях обойдусь без имён, ты скоро поймёшь — почему…
…Широко открыв глаза от изумления, Ирис с немым восторгом внимала рассказу бывшей трактирщицы и капитанской дочки. Как же эта жизнь отличалась от её жизни, размеренной, спокойной, подчиняющейся строгому распорядку и правилам! От дивной истории чужестранки веяло солёными морями, ароматами жареного мяса из придорожного постоялого двора, слышался лязг шпаг и топот горячих боевых коней, шорох альковных портьер; и так и обжигало сердце завистью к новым, неведомым пока чувствам, сильным, как смерть, разящим огненными стрелами… [1]
Тогда-то она и услышала впервые это странное название: Некрополис. Город зла, Град обречённых, а много лет назад — Город Солнца, где жили бок о бок люди и наги, оборотни и маги. Пока не протянул к форпосту и золотой казне жадные лапы один беспринципный Архимаг…
Вот Аннет туда и занесло. В самый разгар разборок между светлыми и тёмными силами. Но невероятная удачливость не оставила её и здесь. Встреча со старыми друзьями, возможность помочь новым и вывести своих людей из предстоящего пекла, свобода, до которой оставалось всего ничего…
— …А потом меня как ударило: я вдруг поняла:
— Он? — не сдержалась Ирис. Припомнив об оговорке гостьи — не называть имён! — сделала большие глаза и невинно предположила: — Муж? Маркиз де Клематис?
Вспыхнув, Аннет смущённо улыбнулась.
— Хорошо, пусть будет «маркиз»… Думаю, он не огорчился бы, узнав, что его так называют. В конце концов, он часто разъезжал под чужими именами. Но был ведь и настоящий маркиз де Клематис, его я встретила чуть позже. Месяц спустя, когда мы покинули холодные воды Ирландии…
Казалось, вот она, мечта, всё ближе и ближе. И уже маячит на горизонте, и машет шейным платком, как флагом: «Плыви же сюда!»
Всю жизнь капитанская дочка Аннет рвалась к тёплым южным морям и вольному ветру. Нельзя сказать, чтобы она ничего не знала об изнанке жизни «Берегового братства», как называли себя гордо флибустьеры и пираты, объединившиеся в пёстрое многонациональное сообщество. Ещё девчонкой, будучи на папашином корабле, она много чего насмотрелась, ибо почтенный родитель, хоть и зарабатывал на хлеб насущный и бутылочку горячительного перевозками купеческих грузов, но частенько баловался контрабандой; а уж если случалось встретить в открытом море бедолаг, потерпевших бедствие — был отнюдь не бескорыстен, предлагая помощь, а то и оказывая её насильно.