Когда возвращается радуга. Книга 2

В ту первую за три года поездку во дворец девушка так и не увидела султана. Она с удивлением и волнением любовалась двухлетним смугленьким, но отнюдь не чернокожим малышом в красном с золотом кафтанчике, с замиранием сердца глядела, как он мчится на крошечной полосатой лошадке по утоптанному взрослыми конями песчаному кругу и вопит от восторга; то и дело, не в силах сдержаться, тискала прелестную девчушку, с личиком почти беленьким, с раскосыми глазками, с точёным носиком, даже в таком нежном возрасте удивительно похожую на бабушку-валиде, и оттого — её любимицу. Тёмная, как эфиопская ночь, супруга сумела угодить Солнцеликому, подарив ему такого наследника, что не смутит будущих подданных иным цветом кожи; и наследницу, так и копирующую во всём его уважаемую родительницу. Воистину, Марджина родилась под счастливой звездой. И пока та, как многие ночные светила, имеющие свойство время от времени срываться и падать, не зашаталась — спешила приколотить её к небосводу покрепче. Новой привязанностью, новым наследником. Даже если очередной шахзаде уродится чистокровным нубийцем — ему выпадет честь стать наместником африканских провинций.

В нескончаемых разговорах, раздачах подарков и ласк Ирис и не заметила, как отступила тоска по оставившему её эфенди. Хоть тот, как она сейчас понимала, и старался смягчить удар от своего предстоящего ухода. Весь последний месяц он не раз словно вскользь напоминал о своём преклонном возрасте и возможном скором приходе Той, Которая Никого Не Минует, но его джаным старалась не думать о печальном, о самой возможности, что однажды названый отец её покинет. Но тревога уже поселилась в её сердечке. Она, познавшая прелесть долгих прогулок, хождений в гости, уединений с интересной умной книгой, сейчас не отходила от своего покровителя, следуя за ним по пятам, стараясь быть незаменимой, отступая лишь тогда, когда ему нужно было покинуть дом по собственным делам или встретиться с учениками и сотоварищами-лекарями. Ведь до последнего дня он был энергичен и полон сил, а потому Ирис с лёгким сердцем помчалась в дом Али-Мустафы, когда запыхавшийся мальчик-посыльный прибежал с вестью о начале схваток у Айлин. Потом-то она вспоминала, что, выслушав послание, эфенди от волнения побледнел… и отчего-то прикрыл глаза ладонью. Махнув рукой, отпустил мальчика, помолчал немного. И как-то особенно ласково взглянул на молодую супругу.

— Что ж, джаным, настала и твоя пора пройти испытание в лекарском деле. Езжай без меня. Мыслями я с тобой, но хочу, чтобы сегодня ты справилась сама. Дай, благословлю тебя, во имя Аллаха…

Ей уже приходилось несколько раз присутствовать и даже помогать при родах. Поэтому сама Луноликая просила, чтобы в день родин ей помогала бывшая ученица, ибо сам эфенди не раз с одобрением отзывался о её лёгкой руке, чутье и невероятном умении как-то договариваться с женским организмом. Отчего-то в присутствии жены Аслан-бея вялотекущие схватки рожениц переходили в нормальные, или, напротив, ежели до её появления шли чересчур энергично — в меру ослабевали, и тогда важнейший для матери и дитяти процесс шёл в нужном ритме. Если детёныш лежал в материнском чреве неправильно, то даже без вмешательства Ирис, только при её советах, основанных на ощупывании чрева и интуиции, поворот плода осуществлялся повивальной бабкой легко и правильно. Но главное — роды не осложнялись ни разрывами, ни кровотечениями, ни возможными последующими горячками, от которых, говорят, в Европе умирала каждая третья роженица.

Ирис помчалась к Айлин-ханум. И в положенный срок сама — сама! — приняла у неё здорового, орущего во всю силу крошечных лёгких, мальчика, обтёрла, удивляясь горластости — крик новорожденного, как правило, больше похож на мяуканье, чем на вопли — и вручила оцепеневшему от счастья отцу. За мгновение до того, как попасть в руки родителя, младенец вдруг замолчал — и уставился на ту, что помогла ему явиться в мир, круглыми карими глазами, до того радостно и с таким жадным любопытством, что ей стало не по себе…

Но совсем скоро она услышала новую весть, скорбную, от которой побелел и переменился в лице Али-Мустафа, и помчалась домой, плакать над телом мужа, даже после смерти своей улыбающегося ей как прежде.

…Покидая ТопКапы и сиятельную подругу, она, поглядывая сквозь полупрозрачные занавеси портшеза, бросила взгляд на высохший Фонтан Палача, давно не источавший живительной влаги, и горько усмехнулась.